Три поколения

— Рекомендую Веру Александровну Стругову перебросить из «Красного урожая» в «Знамя коммунизма». А за полями красноурожайцев — они рядом с эмтээс — присмотрит сам главный агроном. — Константин Садокович потрогал черный ус и сощурился в улыбке. Уточкин также улыбался. — Тогда можно ручаться, что и на полях колхоза «Знамя коммунизма», как ни далеко они от эмтээс, главный агроном найдет время побывать и присмотреть за качеством работы.

Андрей и Вера не поднимали головы.

Близ полуночи шумной ватагой комсомольцы вывалили на улицу. На дворе неистовствовала пурга, как будто был не апрель, а январь. Пурга еще больше прибавила молодежи веселья. Хотелось петь, смеяться, играть в снежки или попытать силу и ловкость на поясах.

— Про такую весеннюю вьюгу моя бабка говорит: «Черт женится, бесы за ведьмой поскакали!» — сказал Витька Барышев и, налетев на своего дружка Огурцова, опрокинул его в сугроб.

— Трубку! Трубку, конопатая тля! — закричал Игорь.

Но и самого Витьку повалила на Игоря ухватистая, сильная, хоть и маленькая, Груня Воронина. К барахтающейся на снегу группе подскочило сразу несколько девушек-москвичек, и они затеяли такой визг, что переполошили всех собак в переулке.

Андрей и Вера с улыбкой смотрели на озоровавших ребят.

Боголепов сел в машину и крикнул в сторону главного агронома:

— Садитесь, подвезу!

Но Андрей будто не слышал его приглашения, и машина, оставляя глубокий рубчатый след на снегу, укатила. Лишь только фонарик растворился в метельной коловерти, Андрей повернулся к Вере. Она без слов поняла его, и они пошли. Вера взяла Андрея под руку; он обрадовался, крепко прижал ее локоть и заглянул ей в лицо. Как сквозь зыбкую молочную сетку, разглядел длинные, таинственно мерцающие глаза, мягкий росчерк бровей, маленький, решительно сжатый рот. Все это было так близко и так далеко!

С замиранием сердца Вера ждала, когда заговорит Андрей.

За околицей, у выметнувшейся кузницы, буря неистовствовала еще сильнее, но они, клонясь вперед, точно слитые воедино, шли и шли навстречу пурге. Молчали. Только изредка Андрей приближал свое лицо к лицу Веры и тогда чувствовал ее горячее дыхание, встречал ее таинственно мерцающий взгляд.

— Ты не устала?

— О, что ты, что ты! Да разве я когда-нибудь устану с тобой!

…Сколько раз они возвращались от околицы Предгорного до МТС, ни Андрей, ни Вера не смогли бы сказать. Словно на земле их было только двое да воющая на все голоса пурга. Когда останавливались, Андрей заслонял Веру от бури.

— Говорят, расставаться легче всего в гневе, — шептала Вера. — Чем бы мне рассердить тебя, Андрюша? Но я не знаю…

И они опять шли, опять останавливались и говорили, говорили… А то надолго замолкали.

— Еще походим?

— Да…

К утру пурга стихла. Из-за размытых ветром облаков выкатилась полная луна. Снег поголубел и заискрился. Они стояли у калитки Вериной квартиры. Андрей распахнул полы своего тулупа: ему было жарко.

Утром первый обратил внимание на ошалело-счастливый вид Андрея Шукайло. День был воскресный. Иван Анисимович пришел навестить Боголепова. А тот куда-то уехал. В коридоре Шукайло встретился с Корневым.

— Что это вы сегодня сияете, как новый гривенник? — спросил Шукайло. — Уж не птицу ли любовь поймали? Ой, чую, поймали Настеньку в шубейке красненькой!

Андрей так откровенно обрадовался встрече, таким добрым и сердечным показался ему Иван Анисимович, что он обнял его и, подталкивая к своей двери, сказал:

— Зайдемте ко мне… Я давно вас… Мне действительно сегодня… Вместе кофе попьем…

Они сидели друг против друга и говорили. Вернее, говорил Шукайло, Андрей слушал.

— Моя Люба и Боголепова Лиза — учительницы-подружки были, водой не разольешь! Мы с Константином — трактористы и тоже друзья. Зарегистрировались по уговору в один день и час. Свадьбу справляли вместе… Была Люба тонюсенькая, как струнка, а лицом очень похожа на Машу Филянову… — Шукайло опустил глаза. Около темных скул выступила легкая краска. — После второго Люба умерла при родах. Сыны в нее — светловолосые. У обоих короткие верхние губки, как у Любы… Но золу ворошить — глаза порошить, не буду… — Шукайло горестно ссутулился. — А вот про Константина расскажу, чтобы вы о нем правильное понятие имели. В школе еще узнал я «Горе от ума». А Люба, бывало, целые страницы на память шпарила… Так вот, если бы я имел хоть малюсенький талантишко, я бы, клянусь, про Константина целую комедию написал под заглавием «Горе от красоты». И все бы на фактах, без какой-нибудь прикраски.

Иван Анисимович отодвинул стакан и расстегнул верхние пуговицы косоворотки, точно они мешали ему рассказывать.