Три поколения

Утром, во время заправки тракторов, молодого бригадира и главного агронома отозвал в сторону веселый белоголовый комсомолец Алеша Гребенников. Лицо парня выглядело решительным. Но начать разговор он долго не мог, все мял в пальцах ком земли и как-то виновато моргал глазами. Потом, пересилив себя, заговорил торжественно:

— Товарищи! Если мы москвичи, то, я думаю, нечего голову под крылышко прятать: ненастье напакостило крепко, и теперь сроков нам не соблюсти…

— Как это не соблюсти? — в один голос спросили бригадир и агроном.

— А так: сеяльщиков на вторую смену недохватка, а за одну смену — рви не рви, больше одной нормы не выполнишь.

— Так что же ты предлагаешь? — спросил Андрей.

— Предлагаю я, товарищи, работать две смены без роздыху.

— То есть как это без роздыху?

— А вот так. Мне доподлинно известно, что землячка моя, Груня Воронина, — Алеша озорновато взглянул на покрасневшего вдруг Сашу Фарутина, — что Груня на прицепе в самый ливень и стужу отработала две смены и не слиняла. Зато прославилась. Теперь про Груню девчонки песни складывают… Груню я еще в дороге приметил, — Алеша опять озорновато взглянул на смущенного бригадира, — боевая девушка! Ну, а мы, парни, в вёдро, в тепло, каких-то пять-шесть дней неужто не выдержим по восемнадцати часов? Пустяки! — Алеша Гребенников выговорил все это залпом.

Бригадир и агроном молчали.

— Для чего тогда мы и на целину ехали — спать, что ли?

— Подожди, подожди, Алексей, — перебил разгорячившегося комсомольца Саша Фарутин. — Работать по восемнадцать часов подряд — дело не шуточное.

— Ну уж не совсем подряд, — усмехнулся Алеша. — В обед, за едой — час роздыху…

— А как остальные думают? — Андрей окинул взглядом примолкших трактористов.

— Два агрегата полностью согласны, товарищ главный агроном, — сказал опять Алеша и подмигнул кому-то. — Ну, а несогласные пусть спят… если смогут. — Гребенников хитровато улыбнулся и махнул ребятам. Они окружили Сашу Фарутина и Андрея.

В стороне от трактора остался Никанор Фунтиков. Андрей взглянул на него, и рябой Никанор опустил голову. Раздались голоса:

— Что мы, песочные старички, что ли?

— А если бы на фронте?!

— Комсомолки могут, а мы что, слабей их?!

— Каждой бригаде лестно прославиться!

— Впрягемся и вытянем. Подумаешь, велика важность, неделю изо всех сил поработать!

— Ну что ж, дорогие друзья, — обрадованно подхватил Андрей, — будем бороться за первое место в соревновании. Вот только как Никанор Алексеевич?

Фунтиков смотрел в землю и молчал.

И тогда опять заспешил Алексей Гребенников:

— А что Никанор — его воля, пусть его агрегат курортничает до времени. А то он, бедняга, спит-спит — и отдохнуть некогда…

Фунтиков поднял голову:

— А я что? Я как все… с моей полной душой, я выдюжу.

…Сев прекратили около полуночи. Поужинав, легли тут же на полосе, у горячих еще тракторов, чтобы с первыми признаками зари снова начать работу.

Ребята уснули, лишь только отвалились от мисок. Андрей подложил в изголовье кусок теплой дернины и растянулся рядом с комсомольцами.

В соревновании «тихоходы» Саши Фарутина вошли в пятерку лучших бригад.

Глава VII

В канун закрытия весеннего охотничьего сезона сердце Леонтьева не выдержало: он вынул из чехла ружье и протер его от густой зимней смазки. «Так и стрелять, пожалуй, разучишься. Полгода в благословенных местах, а ни одного заряда не выпустил. Махану-ка я к Боголепову: он хвалился, что у него заветное местечко имеется!»

Всегда, когда он облачался в потертую, выгоревшую под цвет осенних камышей гимнастерку и такую же фуражку, надевал болотные сапоги, Леонтьев сам себе казался более молодым и жизнерадостным. Словно одним махом отрезанный от всех служебных забот, он еще дома видел себя в лесах, у веселого охотничьего костра.

Но сегодня даже предвкушение охоты в заветном местечке не изменило мрачного настроения Леонтьева. Он взял со стола телеграмму жены и десятый раз перечитал ее: «Зачеты сдала отлично Неожиданной экскурсией выезжаю Москву Дома буду через две-три недели».

«Неожиданная экскурсия?.. Что за экскурсия? Почему не написала письмо? И как ты могла после такой долгой разлуки уехать, не заглянув ко мне хотя бы на денек? Хотя бы на несколько часов, черт возьми!»

Василий Николаевич поспешно достал из ящика стола спрятанный еще женой, набитый папиросами портсигар и закурил. «Сколько стоило отучить себя — и вот!» — обиженно подумал он и пошел к машине. Дорогой Леонтьев сидел нахмурившись, не заглядывался, как обычно, на всходы, не приказывал шоферу сворачивать в бригады и колхозы.

Боголепов был в совершенной готовности и нетерпеливо поглядывал на гриву: не покажется ли вездеход гостя? Казалось, солнце уж очень быстро сегодня падало к закату, и Боголепов боялся опоздать на долгожданную зорю. А надо еще заехать за Корневым.

Не выдержав, Боголепов уложил ружья (свое и Андреево), продымленный охотничий котел, провизию и, чтобы сократить время ожидания, поехал навстречу Леонтьеву. Встретились они километрах в пяти от МТС. Райкомовскую машину отправили в гараж, а на директорской понеслись к бригаде Саши Фарутина за Андреем.