Три покушения на Ленина

– Десять лет, – вздохнула конторщица. – Сейчас мне двадцать, – загнула она наманикюренный пальчик, – значит, домой вернусь, когда мне стукнет тридцать. Старуха! Кому я буду нужна?! А вся моя молодость пройдет за решеткой? Нет, я на это не согласна!

– Вот и подумай, – гнул свою линию Мартынов. – Чего ради страдать из-за какого-то бандита?

– Он не какой-то, – обиделась Ольга. – Он меня любит.

– Сегодня – тебя, завтра – другую, – презрительно бросил Мартынов. – Мы-то его замашки знаем, мы знаем всех его марух. Думаешь, весь этот месяц он встречался только с тобой? – решил сыграть на ревности глупенькой девчонки Мартынов. – А кто подарил Верке-балерине каракулевую шубу? А откуда у Нинки-маникюрши итальянские сапоги?

Мартынов знал, что с Веркой Ольга знакома, а к Нинке ходит подкрашивать ногти, но вот есть ли у них сапоги и шуба, понятия не имел, зато он хорошо знал, что ревнуют, как правило, не к неведомым красоткам, а к лучшим подругам. Расчет оказался верным.

– Что-о-о? – взвилась Ольга. – Верке – шубу? Этой лахудре с торчащими лопатками он подарил каракулевую шубу? А я хожу в беличьей?! А Нинка, вот стерва, а! Со мной сю-сю, моя дорогая подружка, а сама за какие-то сапоги прыгнула в постель к бандиту. А что, – окончательно разозлилась она, – вы думаете, он эту шубу купил? Как бы не так! Он вообще ничего не покупает. Он просто приходит и берет, что ему вздумается. А если человек возражает, он его убивает. И шубу он с кого-то снял, и сапоги с чьих-то ног содрал. Хорошо, если не убил…

– Вот видишь, с кем ты имеешь дело. Сейчас ты проходишь по пустячной статье, а с ним вляпаешься в такое дело, что грозить тебе будет «вышка».

– Я должна подумать, – поникла Ольга. – Я боюсь. Если не он сам, так его дружки обязательно меня достанут.

– Это мы их достанем! – трахнул по столу Мартынов. – Так достанем, что от них не останется ни пепла, ни мокрого места. А ты, красавица, не тушуйся: за твоей спиной ЧК, так что если кто вздумает обидеть, дело будет иметь с нами.

– Я должна подумать, – снова поникла Ольга. – Отведите меня в камеру. Пожалуйста, – чуть не плача закончила она.

Думала Ольга недолго. Уже через день она попросила бумагу и написала своим каллиграфическим почерком.

«В Особый отдел ВЧК.

Заявление.

Настоящим прошу вызвать меня на допрос».

Ее тут же вызвали и Ольга написала еще одну бумагу.

«Я предлагаю Угрозыску свои услуги в поиске Кошелькова. Где он скрывается, я не знаю, но уверена, что если буду на свободе, он ко мне придет, так как очень в меня влюблен».

А Яшка, потеряв даму своего сердца, метался, как затравленный зверь. Он стрелял, грабил, резал, убивал, но легче от этого не становилось. Самое странное – этот кровопийца вел дневник! Вот что он записал в этом дневнике, узнав об аресте Ольги.

«Ведь ты мое сердце, ты моя радость, ты все-все, ради чего стоит жить. Неужели все кончено? О, кажется, я не в состоянии выдержать и пережить это.

Боже, как я себя плохо чувствую – и физически, и нравственно! Мне ненавистно счастье людей. За мной охотятся, как за зверем: никого не щадят. Что же они хотят от меня, ведь я дал жизнь Ленину».

Счастье людей Кошелькову, действительно, было ненавистно – это стало для него своеобразной идеей фикс. Неслучайно, пограбив и постреляв, он снова берется за перо.

«Что за несчастный рок висит надо мной: никак не везет. Я буду мстить до конца. Я буду жить только для мести. Я, кажется, не в состоянии выдержать и пережить это. Я сейчас готов все бить и палить. Мне ненавистно счастье людей.

Детка, крепись. Плюнь на все и береги свое здоровье».

К счастью, эти откровения до «детки» не дошли, иначе, под воздействием таких страстных признаний, она могла бы передумать и не стала бы сдавать чекистам столь пылкого поклонника.

Одним из их постоянных мест свиданий был Екатерининский сквер. Туда и решили заманить Яшку. Не один день гуляла там разодетая в пух и прах Ольга. Чтобы не приставали пораженные ее видом парни, Ольгу сопровождала не менее расфранченная подруга, разумеется, сотрудница ЧК. Но Яшка, будто что-то предчувствуя, на свидание так и не явился.