Три попытки (К истории русского лже-конституционализма)

Между правящим классом, с одной стороны, и демократической Россией, с другой, тогда уже стояла та непроходимая грань, разрушить которую с трудом удается даже теперь затянувшемуся (именно по этой причине) насильственному перевороту. Что же могло тут сделать министерство С. А. Муромцева? Сам Муромцев, отказываясь от своей кандидатуры в разговоре с Шиповым, очень хорошо и глубоко определил эту трагическую подкладку готовившегося переворота.

Мысль Д. Н. Шипова развивалась по другому пути. Польщенный внимательным отношением государя, он продолжал развивать ему самые оптимистические перспективы приглашения к.-д. к власти:

«Если представители к.-д. партии были бы призваны к власти, то весьма вероятно, что в ближайшем времени они признали бы необходимым распустить Гос. Думу (т. е. исполнили бы план Столыпина!) и произвести новые выборы, с целью освободиться от многочисленного левого крыла и создать палату из сплоченных прогрессивных элементов страны (Шипов не говорит, какими средствами они могли бы это сделать). Государь, как мне казалось, был удовлетворен представленными мной пояснениями и спросил, кто из членов конституционно-демократической партии пользуется в ней большим авторитетом и более способен к руководящей роли»? (очевидно, в указанном Шиповым направлении).

В своих тогдашних статьях в «Речи» я не раз протестовал против такой постановки, которая весь вопрос сводила к вопросу о лицах. Вместо того, чтобы обсуждать, кто приемлем и кто неприемлем, я настойчиво предлагал говорить о том, что приемлемо и что неприемлемо в программе. К сожалению, вопрос все-таки продолжал решаться справками о лицах. Из воспоминаний Д. Н. Шипова я вижу, что так стал вопрос и в беседе его с государем. Повторяя то, что в то время было общепринятым мнением обо мне лично, Шипов ставил альтернативу: Милюков или Муромцев. А в мысли у Николая II-го вероятно, уже стояло почти сложившееся решение: ни тот, ни другой.

Отвечая на этот вопрос, Шипов высказал следующие мысли. Самым влиятельным членом к.-д. партии, бесспорно, нужно признать П. Н. Милюкова и, хотя он не состоит членом Гос. Думы, тем не менее, он является действительным лидером к.-д. фракции. Отдавая должную дань его способностям, его талантам и его научной эрудиции, мне в тоже время думается, что он по своему жизнепониманию преимущественно рационалист, историк-позитивист, но в нем слабо развито религиозное сознание, т. е. сознание лежащего на человеке нравственного долга, как пред Высшим Началом, так и пред людьми.

В виду этого, я думаю, если П. Н. Милюков был бы поставлен во главе правительства, то едва ли он всегда в основу своей деятельности полагал бы требования нравственного долга и едва ли его политика могла бы содействовать столь необходимому духовному подъему в населении страны. В то же время П. Н. Милюков человек очень властный; он слишком самодержавен («Это слово вырвалось у меня случайно, необдуманно, о чем я очень сожалею», — оговаривается в примечании Д. Н. Шипов) и если он будет поставлен во главе министерства, то можно опасаться, что он будет подавлять своих товарищей, а это может неблагоприятно отозваться на их самостоятельности.

Присутствие П. Н. Милюкова в кабинете на посту министра иностранных дел будет очень полезно и даже необходимо, если в состав кабинета будут призваны вообще представители к.-д. партии, но на посту председателя желательно было бы видеть С. А. Муромцева, человека высоко морального настроения.

В это время Государь сказал: «Я вынес самое хорошее впечатление от знакомства с С. А. Муромцевым и отношусь к нему с полным уважением». С. А. Муромцев, как председатель Г. Думы, продолжал я, пользуется общепризнанным авторитетом и его появление на посту главы кабинета будет приветствовано в широких кругах общества, не только в среде к.-д. партии. Обладая сильною волею, С. А. в то же время отличается большим тактом и мягкостью характера. Будучи председателем кабинета, он сумеет обеспечить всем его членам необходимую самостоятельность и при его главенстве участие в кабинете П. Н. Милюкова будет особо полезно. На это Государь сказал: «Да, таким образом, может установиться правильное соотношение умственных и духовных сил».

Едва ли можно в последней гладкой фразе видеть выражение подлинной мысли Николая II. Одному из придворных, после одной из бесед с Шиповым (не этой ли?) царь сказал: «вот, говорят, Шипов — умный человек, а я у него выспросил все, что хотел, ничего ему не сказавши».

Конечно, не этот фальшивый аккорд характеризует политический смысл беседы Шипова с государем. И если Д. Н. вернулся в Петербург «в бодром настроении», то это свидетельствует лишь о лояльности роялиста, а не о проницательности политика.

IV