Три поцелуя (ЛП)

Своей семье она писала записки на маленькой дощечке, которую всегда носила с собой, хотя мать чаще всего брезговала читать их, так как для этого ей приходилось надевать очки, чего она никогда не делала.

Для слуг, которые были неграмотны, Анамика разработала сложный язык жестов, который напоминал танец, когда создавался изящными руками. И когда они говорили с ней, благослови их Господь, не повышали голоса и не растягивали предложения, словно она была плохо слышащей тупицей.

Из-за молчания, Анамик не отправили в школу в Англию, как ее сестер и других британских детей. Она провела всю свою жизнь в Индии, и большую часть из которой со слугами. В ней было больше Индии, чем того далекого зеленого острова, который она редко видела. Она играла на вине[8] так же хорошо, как и на пианино, и она знала всех Индуистских богов по имени. Она пересекла пустыню Тар на верблюде, зачерпнула горсть риса из пиалы садху, ее поднимал на хоботе слон, чтобы она могла собрать инжир с самых высоких ветвей дерева. Она даже посетила пыльную деревню своей айи на праздники и спала на узкой койке с местными ребятишками, прижавшись друг к другу как ложки. Голос, которым она была полна, пел не только лирическим сопрано, но и мог повторять Веды, и все же она, прикусив губу, аккомпанировала ничем не примечательному пению своих сестер.

Благодаря увещеваниям айи, она держала свой голос, подобно узнице в клетке. Она представляла себе его как своенравную певчую птицу с раздутой грудкой, серыми как у нее глазами, с синим отливом оперенья на горлышке как у павлина, запертого в богато украшенную завитками ржавую клетку с маленькой затворенной дверцей, которую она никогда не решалась открыть. Иногда желание сделать это было почти непреодолимым.

Однажды днем, через несколько дней после вечеринки в саду, она играла на пианино для своих сестер, когда ей доставили сверток. Ее принес чапрасси. Анамик сразу же перестала играть, и голос старшей сестры повис в воздухе.

— Ана! — зло закричала Рози, но Анамик не удостоила ее вниманием.

Прежде ей ничего не доставляли. Она отодвинула скамейку и взяла сверток, перевязанный бечевкой. Она ушла в сад, где открыла сверток и извлекла из него свой дневник. Ошеломленная, девушка прижала его к груди. Она думала, что он утерян навсегда! Однако ее облегчение сменилось смятением, когда она подумала о том, кто нашел его, прочитал (так оно наверняка и было), чтобы узнать, куда его доставить. Ее сердцебиение участилось, когда она открыла книжку и увидела спрятанное в ней письмо. Дрожащими пальцами она развернула его и прочитала:

Когда я был мальчиком, мне вменялось в обязанности срезать горбушки со свежих хлебов и бросать их в дровяную печь, и накормить бесенка, который, по словам мамы, жил в огне, чтобы он не сжег наш дом в отместку. Она сказала, что бесенок голоден, но я тоже был голоден, и потому съедал эти горбушки, когда она отворачивалась. Возможно бедный бесенок голодал, но наш дом не сгорел и, возможно, благодаря этому хлебу я вырос выше, чем должен был.

И мне не раз поручали утопить майских котят в пруду, как говорила моя бабушка, кошки, родившие в тот неудачный месяц, душили малышей в своих колыбельках и приглашали змей в дом. Но я никогда в жизни не убивал котят, а только прятал их и приносил им сливки, когда мог. И ни разу ни один ребенок не умирал из-за моей неспособности убить котят, и ни одна змея не переползала порог нашего дома, но как-то раз, я сам принес змею в кармане своих коротких штанишек.