Три повести

— Она засомневается. Понял? Подумает: «Чего это Огурец повадился? Ходит и ходит. Наверное, какую-нибудь фамилию выведать хочет».

— Так я это и сам знаю, Митя! Какой ты странный! Если ничего не надумал, так и скажи…

— Как это так не надумал? Очень даже надумал.

— Что?

— А то. Надо, чтобы не ты ее спрашивал. Тебе не скажет.

— Знаешь, Митя, с тобой разговаривать — нужно ангельское терпение.

— Иди сюда! — Митя схватил Славика за руку выше локтя, оттащил к забору и сказал, таинственно оглянувшись.

— Надо на нее Клешню напустить.

— Кого?

— Клешню. Понял?

— Зачем еще Клешню? Что ты…

— Да она. если ты хочешь знать, на любой вопрос ему станет отвечать. Она ему в ноги кинется. Ты пойми: к ней не кто-нибудь явится, а Клешня. Отпетый бандит… Как девчонку-то звать?

— Лора, — торопливо подсказал Славик.

— Ну, вот. Подходит к ней Клешня и требует: «А ну, предъяви мне мою сестренку Лору!» Куда ей деваться? Они эту Лору скорей всего выгнали в голодный год куда подальше, и она загнулась где-нибудь в степи с голодухи. А тут брат родной требует. Это не шутка.

— А Клюкова скажет — в приют свезли, — возразил Славик, ликуя в душе от прекрасной выдумки.

— Ничего не знаю! — входя в роль, отвечал Митя. — Она у вас стояла? Стояла. Вы мне зубы не заговаривайте… Я вам не кто-нибудь. Я Клешня. Нос отрежу, а там будем разбираться. — Митя помолчал и значительно посмотрел на Славика. — Понял?

— Какой ты все-таки умный, Митя, — сказал Славик растроганно. — По-настоящему ведь я сам должен был вспомнить про Клешню, а ты догадался первый…

Перемена кончилась. Сторож позвонил на этажах, сошел во двор, позвонил во дворе, потом вышел через ворота на улицу, позвонил и там на обе стороны, а Митя и Славик, позабыв и про Куру, и про тигров с евфратами, обсуждали тонкости предстоящей операции.

— Только его надо предупредить, чтобы он ее по правде резать не стал, — сказал Славик.

— А это ихнее дело. Нам, главное, фамилию добыть. Финачок ей покажет, и порядок.

— Я думаю, и финачка не стоит показывать. Она от страха все перепутает и скажет неправильную фамилию. Захочет сказать одну, а скажет другую… Ты Клешню ни разу не видал? Ну вот! А он такой страшный! Вылупит белые глазищи и бредит, как будто читает, что у тебя на лбу написано. Ужас как страшно.

Дома Славик безропотно вытащил из-под кровати коробку. Там в отдельных ячейках покоились сладко пахнущие крашеной жестью вагончики, звенья рельсов, стрелки, и семафор, и заводной паровозик.

Пока Митя проверял, все ли на месте, в комнату сунулся Коська. В последнее время отец его диктовал письма все чаще и настойчивей, и у Коськи были разукрашены чернилами не только губы и пальцы, но и уши.

— Пламенный привет! — возгласил он. — Таракан вызывает. Велит всем наверх. Последний скобарь издох, слава тебе, господи!

— Мы сейчас, Костя, не сможем, — сказал Славик. — У нас срочное задание.

И, подчеркнув, что об этом не должна знать ни одна живая душа, ребята поведали Коське всю цепь событий, протянувшихся от обрывка письма в колонке к фамилии неведомой фельдшерицы.

Коська слушал, распустив толстые губы. Дошло до него только то, что Клешня должен взять на понт какую-то слободскую мещанку. Но ему хватало и этого.

— А Клешня согласится? — спросил он с громадным интересом.

— Конечно! — кричал Славик. — Митя ему расскажет подробно…

— Я? — Митя удивился. — Почему это я?

— Как почему? Ты же обещал только что.

— Ничего я не обещал. Я тебе мысль подал, а ты ее должен претворить. Фамилию кому надо? Тебе, а не мне. Ты и претворяй.

— Как же я претворю? — Славик растерялся. — Где же я Клешню-то возьму?

— А я почем знаю, — сказал Митя, пересчитывая рельсы. — Ищи.

— Как же я его найду?

— Кого?

— Да Клешню! Обязательно ты что-нибудь напутаешь! Как же Клешня будет пугать Олимпиаду, когда его нигде нету. Он же уехал. Отдавай паровозик!

Если бы не Коська, дело, пожалуй, добром бы не кончилось. Он посоветовал ребятам сходить на станцию. Там у любого транзитного беспризорника можно узнать, где живет не только Клешня, но и сам папа римский. А если ребята скажут вожатой, что Коська умеет дудеть и желает быть пионером, он немедленно отправится на вокзал вместе с ними.

— А Таракан как же? — спросил Славик.

— Ну его! — сказал Коська небрежно. — Малохольный он какой-то стал. Пошли, что ли?

Славик завернул в газету кусок французской булки, и они отправились.

— Железнодорожный шкет, — разглагольствовал по пути Коська, — все равно что газета «Известия». Они ездят беспрерывно по всей России и знают друг дружку, все равно как родня. Их вылавливают на узловых станциях менты, кондуктора, сцепщики— все, кому, в общем, не лень. С ними проводят разъяснительную работу, кормят, как летчиков, галетой и шоколадом, и лиловый негр подает им пальто. А сытый шкет, конечно, убегает, едет дальше и передает по пути братве, где, значит, что и почему… Отвори собачий ящик, вымани его из-под вагона булкой — он любой вопрос осветит…

— Ой! — сказал Славик и остановился.