Три позы Казановы

– Папа, но почему ты встал на путь борьбы с советской властью? – сквозь слёзы удивилась старшая, Оля. – Ведь всё у нас было так славно! Мы ни в чём не нуждались. Мы пели хорошие песни, учились, боролись…

– Поймите, доченьки! За глянцевой вывеской страны, где так вольно дышит человек, на самом деле скрывается преисподняя, а вместо сатаны правит бал усатый кремлёвский горец с широкой грудью осетина! Он уже перемолол в ГУЛАГе жерновами пролетарской диктатуры несколько миллионов ни в чём не повинных людей…»

3. Альбатросов

– Сто миллионов! – поправила сэросиха красным карандашом.

– Сто миллионов никак невозможно! – робко возразил Кокотов.

– Почему?

– Ну как же! Перед революцией население Российской империи насчитывало сто пятьдесят миллионов. Польша, Финляндия, Прибалтика отделились. Это миллионов двадцать пять. Столько же погибли на германской и Гражданской войнах, от голода, эпидемий, многие уехали в эмиграцию. Потом двадцать миллионов погибли в Великой Отечественной войне…

– Тридцать! – поправила гранд-дама таким тоном, словно речь шла об овцах.

– Хорошо – пусть тридцать. Тридцать, двадцать пять и двадцать пять – получается восемьдесят. Если к ним прибавить ещё ваши сто миллионов и вычесть всё это из ста пятидесяти миллионов, то получается минус тридцать миллионов. Даже если учесть высокую рождаемость тех лет, у нас в лучшем случае выйдет ноль!

– Ноль чего? – удивилась она.

– Населения. Никого. Пустая земля.

– Минуточку, Андрей Львович! Вы собираетесь писать художественное сочинение или статистическое? – подозрительно спросила гранд-дама.

– Разумеется, художественное!

– Тогда посидите здесь!

Она встала и, по-балетному выворачивая мыски, скрылась за большой полированной дверью, рядом с которой была прикреплена золотая табличка:

Борис Леонидович Альбатросов, председатель Российского отделения Фонда Сэроса

Альбатросов, кстати, был видным писателем, обласканным советской властью. Его шеститомное собрание сочинений пылилось во всех книжных магазинах, а пятикомнатная квартира на Неглинной поражала своими размерами даже заезжих прогрессивных западных литераторов. И вот к какому-то славному юбилею ему за неутомимую литературную и общественную деятельность полагался орден Ленина.

И всё уже было решено, как вдруг его сынок, студент Института международных отношений, редкий дебил, попался на спекуляции валютой. От тюрьмы отец его, разумеется, избавил, сбегав на поклон в ЦК и напомнив о том, как по просьбе руководящих товарищей бодал упёртого Солженицына. Альбатросова пожалели (у самих росли те ещё обалдуи), но решили всё-таки немножко прижучить за существенные недостатки в деле воспитания молодого поколения. В последний момент орден Ленина ему заменили на Трудовое Красное Знамя, каковое у него уже имелось в количестве двух штук. И всё бы ничего, но его одногодок, тоже писатель и, можно сказать, литературный супостат из рук Брежнева в те дни получил именно орден Ленина. Такого унижения Альбатросов не стерпел.

– Позор! В какой стране мы живём! – кричал он жене, плотно притворив дверь спальни и выдернув из розетки телефон. – Даже изверг Сталин говорил: «Сын за отца не отвечает!» А они? Ну как жить в этой стране? Ненавижу!

Ночью ему приснились две аптеки в Харькове, отобранные в 1927 году, несмотря на то что его отец, провизор, снабжал большевиков кое-какими химикалиями (не бесплатно, конечно!) для изготовления метательных снарядов.

На следующий день Альбатросов, всегда сочинявший свои книги с утра пораньше, встал с постели небывало поздно, зато убеждённым антикоммунистом, о чём благоразумно помалкивал до девяносто первого года. Узнав о крахе ГКЧП и победе демократии, он собрал пресс-конференцию и на глазах потрясённых западных журналистов сжёг свой партбилет. (Вторым подобный подвиг совершил Марк Захаров.) Эта картинка облетела все мировые агентства, а «Вашингтон пост» напечатала статью под названием «Альбатрос новой русской революции». И нет ничего удивительного, что знаменитый финансист Сэрос позвонил ему через месяц и предложил возглавить российское отделение своего фонда, назвав такой оклад жалованья, что писателю пришлось вызывать неотложку…

Гранд-дама вышла из-за глянцевой двери и направилась к Кокотову походкой Одетты, измученной артрозом.

– Вот, Андрей Львович, еле спасла ваш проект!

– Да что вы? Спасибо… Не знаю даже, как вас…

– Потом, потом, – потупилась сэросиха. – Слава богу, Борису Леонидовичу очень понравился ваш замысел. А то ведь могло случиться самое худшее. Вот всё, что я смогла для вас сделать…

Она положила перед Кокотовым синопсис, где «100 миллионов» было исправлено на «36,6 миллиона», а на полях, как это делается в бухгалтерских документах, появилась надпись «Исправленному верить» и летучая подпись Альбатросова, действительно напоминающая птицу, реющую над волнами.

4. Тимур и его командос