Три прыжка Ван Луня. Китайский роман

«Хищный зверь на твоем нагруднике не кажется мирным».

«Как и висящий у тебя на груди меч. И все же мы оба стоим сейчас на краю этой равнины и смотрим на залитый лунным светом Монгольский город — отнюдь не с враждебными чувствами. Я — сам по себе — не изменился. Но Желтый Колокол звучит теперь в иной, чем прежде, тональности».

«Похоже, что так. Но, похоже, и песня у тебя уже не прежняя».

«Желтый Колокол видел пожар в монастыре: сестры тогда заперлись в кумирнях и сгорели живьем; братьям отрубали головы и кисти рук. Невозможно подготовиться к смерти за одну ночь, ни даже за один год; я думаю, для этого потребна долгая жизнь. А вся наша молодая поросль была скошена напрасно: тонкие, глубоко чувствующие, сильные братья и сестры лишились своих д ухов, лишились таким образом — я все время об этом думаю, я не в силах избавиться от подобных мыслей, — будто их умертвили случайно; именно случайно и именно умертвили, как если бы я здесь и сейчас был неожиданно умерщвлен тобою — только потому, что ты носишь меч без ножен, и я не успел бы бросить поводья и выхватить клинок. Через такую смерть они ничего не обрели. Но я теперь ношу с собой саблю».

«Зачем? Против кого? Твоя сабелька смехотворна. Ты мог бы оставить ее в сундуке с фамильными реликвиями, куда в свое время положил. Ни один из ваших не обнажит клинка, пока я тут. Не улыбайся: говорю тебе, все так и будет. Против кого хочешь ты употребить свою сабельку?» Ван схватился за ножны.

«Не против Ма Ноу, вопреки тому, что ты думаешь. Он-то и сам вскоре умрет — случайно. И Лян Ли тоже. Горе мне!»

«Против кого же тогда человек с пантерой на нагруднике обратит свою саблю?»

Желтый Колокол боролся с собой. Он отвернулся и смотрел теперь в сторону леса. «Против маньчжуров, которым я сейчас служу, — ради тех, по ту сторону стены, которых ты охраняешь и которых всех через два-три дня сбросят в общую могилу. Но я рад, что ты рассказал мне о них такие хорошие вещи. Все это не было неизбежным — то, что с ними случилось…»

«Судьба всегда неизбежна, Желтый Колокол, брат мой!»

«Если увидишь Ма Ноу, не рассказывай ему обо мне. Не рассказывай обо мне никому».

«Нам пора расходиться. Твои слуги уже направляются сюда. Куда ты пойдешь, когда оставишь лагерь маньчжуров?»

«Мы собираем людей, войска, много оружия. Нам не дано войти в Западный Рай; нашему поколению — нет, дорогой брат. Я хочу разыскать Ван Луня, который будто бы носит, как и ты, меч. Только это поможет, а более ничто. То, что ты, одиночка, вооружен мечом, уже ничего не даст. Не сердись, если я думаю иначе, чем ты. Ты волен вернуться в осажденный город или бежать из него, как поступил я».

«Где стоит твой полк? Я запомню».

«Под Пекином. О, дорогой брат, каким прекрасным путем идут наши сестры и братья, которые там, за стеной! Я ни о чем не молюсь так горячо, как о том, чтобы они нашли дорогу к Яшмовому озеру и чтобы Царственная Матерь [169]приняла их. Лунный свет такой яркий. Пусть же они легко найдут дорогу. Пусть их переправа будет легкой!»

Желтый Колокол отступил за ствол дерева. Они с Ваном обменялись поклонами, каждый дотронулся до плеча другого.

И Ван, не находя сна, опять принялся бродить между соснами.

В СЕРЫХ

предрассветных сумерках товарищи Вана выкатили двухколесные повозки из сараев владельцев, сдававших их напрокат, запрягли лошадей и направились к колодцу. Поскольку старого упрямого водоноса так и не удалось убедить устроить себе однодневную передышку, двое помощников Вана схватили этого человека, когда он еще затемно выходил из дома, заткнули ему рот паклей, замотали его в коровью шкуру, отвезли на украденной тележке в стоявший на отшибе полуразрушенный дом и бросили в одной из дальних комнат.

При первой утренней ездке в Монгольский город водоносы сопровождали своих «учеников», но потом разбрелись по домам и питейным заведениям. Отсутствие старика не бросилось им в глаза, поскольку этот чудак и прежде работал нерегулярно.

День был теплым. Ближе к вечеру товарищи Вана, похоже, забеспокоились, не протухли ли остатки воды в чанах, которые стояли открытыми на двухколесных повозках. Они обходили вокруг опустевших емкостей, похлопывали их по стенкам, нагибались и заглядывали внутрь — незаметно выливая на влажное дно содержимое своих фляжек.

И потом ужасный караван «поистине слабых», возглавляемый Ваном, совершил последний круг по Монгольскому городу; с опустевшими чанами они выехали через ворота, которые тут же за их спиной закрылись. Они быстро сполоснули и вымыли чаны, вернули телеги владельцам. Один из них побежал в дом, где лежал старый водонос, и прорезал дырку в коровьей шкуре, чтобы беспомощный пленник сумел освободиться.