Читаем Три прыжка Ван Луня. Китайский роман полностью

Ван ни словом не упомянул о случившемся, когда на следующий день встретился с Чэнем у цистерн для производства серы. Только разъяснил ему, чтобы не возникло недоразумений: братья с гор Наньгу просят, собственно, не о помощи, а о признании и братском сотрудничестве. Они и сами сильны, но могут стать опасными для себя и других, а этого желательно избежать. Пока Чэнь и Ван подмешивали добавки к щелочному раствору в гигантских сковородах, купец вникал в систему представлений своего нового знакомого; для него несколько прояснилось отношение Вана к бедности, к золотым буддам; обвертывая лицо шалью, чтобы защититься от голубоватых испарений, Чэнь думал о Дао, неумолимом мировом потоке, начале и конце всех не вполне понятных для него рассуждений Вана. Он был уверен, что этим мечтателям вскоре — когда они столкнутся с нуждой, с государственной властью, с суровыми приверженцами Конфуция — придется пережить ужасные вещи. И все же радовался, слушая, что говорит бродяга о значимом и для него, Чэня, древнем Дао.

Когда, в молчаньи просидев несколько часов возле сковород с жидкостью, которую нужно было помешивать, они наконец поднялись и Чэнь, прощаясь, дружески всплеснул руками, Ван уже знал, что поддержка «Белого Лотоса» ему обеспечена.

Книга вторая

«Расколотая Дыня»

КАК ФЕЙЕРВЕРК,

взметнулся лозунг у-вей над западным Чжили; просвистел в воздухе, эхом отозвался в горах.

Западному Чжили ревматически занеможилось — потянуло в локтевом суставе, в плечах, в подъеме ноги; и в зубе болезненно дергало, и над левым глазом покалывало.

Западное Чжили той весной чувствовало болезненный жар: он волнами распространялся вокруг нищих с перевала Наньгу.

Горстка людей — не больше сотни, — которая покинула селение Бадалин, за пару недель разрослась до нескольких тысяч. Бродяг, уличных воров, всякого рода увечных привлекало к новому движению прежде всего ощущение, что у них всех — одна, общая беда. Никто уже не говорил, как в горах Наньгу: Ван Лунь, опасный преступник родом из поселка Хуньганцунь в Шаньдуни, рассказывает удивительные вещи о золотых божках; он помогает нам, он умеет колдовать, поэтому мы пойдем за ним. Теперь сама внушительность этой компактной человеческой массы вызывала желание присоединиться к ней. Крестьяне, даже из отдаленных селений, паломники — не только в горах, но и на равнине: все были наслышаны о людях, которые после окончания самых сильных холодов покинули Бадалин и устремились — нищенствуя, подрабатывая где придется, молясь своим богам — к югу. В первое время кое-кто еще надеялся, что речь идет об обычных бродягах и отщепенцах, чрезвычайное скопление которых сделало небезопасными горные пути к Тайшаню; но очень скоро подобные надежды рассеялись. Распространялись слухи, будто Ван Лунь поскакал на лазоревом коне в горы Куньлунь, чтобы поведать Владычице Западного Рая о новом союзе. Оттуда будто бы он отправился в Шаньдун — за золотым эликсиром жизни и жемчужинами бессмертия. Вере в эти волшебные странствия суждено было сохраниться дольше всего. Отталкиваясь от древних преданий, люди создали в своем воображении удивительный образ Вана. Они представляли его человеком мягкосердечным, но наделенным огромной физической силой, которую он не знает, как употребить. Время от времени им овладевают опасные демоны, которых, однако, он научился усмирять с помощью ужасного колдовского заклинания. Он сочувствует беднякам и хочет, чтобы все они воспользовались его сказочными способностями.

Ван Лунь исчез, но осталась тень Вана — под ее прикрытием и существовал союз. Как-то само собой получилось, что на первый план выдвинулись два человека, которые пользовались наибольшим авторитетом. Периодически то один, то другой из них возносился выше своего соперника, но решающего значения это не имело. Каждый играл свою особую роль.

Го, родом из Дату в Чжили, благодаря тому, что был прекрасным наездником и лучником — а также из-за приятной внешности, — уже в тридцать лет получил внеочередное повышение и стал ротным командиром (банъгэ[100]) в «Высших трех знаменах»[101]. Он с гордостью, но без глупого зазнайства носил шапку, украшенную лунным камнем, и нагрудник с вышитой пантерой[102]; когда, играя в шахматы, Го лениво приподнимал руку и на его большом пальце переливалось матовым блеском перламутровое кольцо, партнеры по игре вряд ли догадывались, что имеют дело с человеком непреклонного характера. Го много лет водил дружбу с мальчишкой-актером, размалеванным словно женщина, — «молодым господином», как тогда выражались. Император Цяньлун высоко ценил Го; и вообще, именно в его правление при дворе начали выдвигать элегантных молодцеватых военных, которые не обсуждали приказов начальства, отличались ловкостью в гимнастических упражнениях и стрельбе из лука, но при всей своей внешней хрупкости обладали несгибаемой силой воли.

Перейти на страницу:

Все книги серии Creme de la Creme

Темная весна
Темная весна

«Уника Цюрн пишет так, что каждое предложение имеет одинаковый вес. Это литература, построенная без драматургии кульминаций. Это зеркальная драматургия, драматургия замкнутого круга».Эльфрида ЕлинекЭтой тонкой книжке место на прикроватном столике у тех, кого волнует ночь за гранью рассудка, но кто достаточно силен, чтобы всегда возвращаться из путешествия на ее край. Впрочем, нелишне помнить, что Уника Цюрн покончила с собой в возрасте 55 лет, когда невозвращения случаются гораздо реже, чем в пору отважного легкомыслия. Но людям с такими именами общий закон не писан. Такое впечатление, что эта уроженка Берлина умудрилась не заметить войны, работая с конца 1930-х на студии «УФА», выходя замуж, бросая мужа с двумя маленькими детьми и зарабатывая журналистикой. Первое значительное событие в ее жизни — встреча с сюрреалистом Хансом Беллмером в 1953-м году, последнее — случившийся вскоре первый опыт с мескалином под руководством другого сюрреалиста, Анри Мишо. В течение приблизительно десяти лет Уника — муза и модель Беллмера, соавтор его «автоматических» стихов, небезуспешно пробующая себя в литературе. Ее 60-е — это тяжкое похмелье, которое накроет «торчащий» молодняк лишь в следующем десятилетии. В 1970 году очередной приступ бросил Унику из окна ее парижской квартиры. В своих ровных фиксациях бреда от третьего лица она тоскует по поэзии и горюет о бедности языка без особого мелодраматизма. Ей, наряду с Ван Гогом и Арто, посвятил Фассбиндер экранизацию набоковского «Отчаяния». Обреченные — они сбиваются в стаи.Павел Соболев

Уника Цюрн

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги