Три прыжка Ван Луня. Китайский роман

Ван поблагодарил за внимание; сказал, что рад был снова очутиться в Цзинани. Спросил, как поживает хозяин ближайшей гостиницы и на каком из рынков лучше всего идут дела.

Хозяину гостиницы, к счастью, жаловаться как будто не на что — тут охранник заметил меч, присел на корточки так, чтобы загородить его, нащупал за спиной рукоять, — что же касается столь любимого прежде Рынка Золотых Лепестков, то он постепенно пришел в упадок, с тех пор как гильдия цветочных торговцев отказалась вносить возросшую арендную плату. Теперь они торгуют на просторном дворе здания своей гильдии.

Удивительно, заметил Ван, как быстро меняется город. Но охранники остаются прежними. Воруют все, что ни попадется под руку. Только этот меч красть, пожалуй, не стоит — раз уж господин охранник был столь любезен, что сам оставил его своему пленнику. Меч — собственность одного человека из восточного Шаньдуна, чье имя он, Ван, охотно назовет, если господин охранник пообещает никому это имя не выдавать и согласится за высокое вознаграждение доставить меч его настоящему владельцу. Охранник, по-кошачьи изогнув спину, уже шептал пленнику, что тот вполне может на него положиться. А если Ван желает, чтобы его пусть тайно, но достойно похоронили, в достаточно благоприятном месте, то пусть лишь намекнет ему, охраннику, — прежде, чем вернутся те двое полицейских с клеткой для транспортировки преступников; он, охранник, уже многим оказывал такого рода услуги.

Тут с улицы донеслись громкие крики и брань. Ван выглянул в окно. Надзиратель над нищими избивал длинной палкой двух бедняков. Чиновник с голубым шариком на шапке наблюдал за этой сценой из своего паланкина и объяснял, что оба незаконным образом просили милостыню у него в доме, хотя дом этот находится не в их районе, — причем дважды на протяжении одного дня.

Ван вздохнул, опять уселся на землю и меланхолично сказал, что нет, город все-таки мало изменился. Потом вдруг с решительным видом поднялся на ноги, отряхнулся и, шагнув к охраннику, рывком приподнял его над землей. Когда тот попытался ткнуть его в грудь дубинкой, Ван подумал, что лишние осложнения ему ни к чему, швырнул завизжавшего старика на землю, лицом вниз, после чего, выскочив на улицу, размахивая мечом и надрывно вопя, обратил в бегство надзирателя над нищими вкупе с чиновником — и покинул негостеприимные пределы Цзинани.

Умирать не имеет смысла. Человек вообще мало что может изменить. Надзиратель неправ, но и нищие тоже неправы. Все трое уклонились от Дао. И все-таки кто-то должен первым ступить на правильный путь.

Начались скитания. Ван искал самые прямые дороги, ведущие к югу от гор Наньгу. Но слухи о нем расползались все шире.

На него устраивались настоящие облавы — после того, как цзунду[132] Шаньдуна издал приказ о взимании высоких штрафов с даотаев тех округов, через которые Ван Луню удастся проскочить, не будучи задержанным.

Затравленный, постепенно осознав опасность своего положения — особенно, когда понял, что слава «поистине слабых» уже распространилась по всему Чжили и Шаньдуну, а потому каждый здесь знает, что он, Ван, собирается присоединиться к северо-западным братьям, — Ван стал по возможности отказываться от тактики странствования в одиночку. Он, однако, полагал, что должен двигаться, как и прежде, в северном направлении. Странное суеверие связывало его с мечом: Желтый Скакун, казалось ему, нес его на себе. Во всем мире для Вана существовали теперь только два природных ландшафта: маленькая долина к югу от Наньгу и совсем другой ландшафт, водный, который он преодолевал, распластавшись на спине Желтого Скакуна.

После того, как он два дня не высовывал носа из пещеры, опасаясь быть схваченным крестьянами, которые знали его в лицо, Ван твердо решил: «Все, что происходит вне сферы влияния моего брата, подчиняется другим, собственным законам. Я могу быть поистине слабым, страждущим только среди моих братьев, и я непременно должен до них добраться. Этой же земле, этим рекам я в моих законах отказываю».

И вот недалеко от ворот Цзинани он присоединился к банде жестоких проходимцев, которые занимались тем, что угрозами поджога вымогали контрибуции у целых деревень, захватывали заложников и требовали за них выкуп; которые подобно маньчжурским разбойникам-хунхузам[133] летом носились повсюду, а зимой отсиживались в городах. Судьба, управлявшая переменчивой жизнью Вана, распорядилась так, что он присоединился к опасной банде и начал странствовать с нею именно в то время, когда в другой, западной части Чжили страх перед такими же ордами разбойников впервые стал вторгаться в идиллические сны его братьев.