Три прыжка Ван Луня. Китайский роман

Слухи о скором прибытии вооруженной банды уже несколько дней тревожили жителей тех мест; правда, многие сомневались в возможности нападения на столь безобидных людей. Так или иначе, но секта и особенно «жрицы любви» уже завоевали в народе такую популярность, что на рассвете того дня шум поднял на ноги множество крестьян. Жители деревни, едва услышав жалобные крики, доносившиеся из мирного лагеря, со всех сторон бросились на помощь. Проникнуть внутрь им сперва мешали выбегавшие оттуда братья и сестры. Но потом — дубинки скрестились с дубинками. Лезвия кос обрубали руки, обхватившие рукоятки мечей. Бамбуковые копья пронзали налетающие на них тела. На спины солдат-предателей обрушивались палки и здоровенные корни. Разинутые глотки, стоны, глухие удары, треск. Запах пота, витые струйки крови, чередующиеся в неравномерном ритме тишина и многоголосый рев. Крики: «Гуаньинь, помоги!» Через какие-нибудь полчаса демон того места насытился. Сотня солдат осталась лежать на земле, больше двух сотен братьев и сестер, четыре десятка крестьян.

Спасшиеся сектанты наконец собрались вместе. Беспорядочное бегство завело их далеко от лагеря.

К вечеру, продолжая двигаться в северном направлении, они добрались до большого озера, которое местные называли озером Согласия; остановились, только теперь с ужасам осознав, что бросили своих умерших непогребенными, взвалив все заботы о похоронах на крестьян. Ма успокоил их. Он, мол, еще по дороге узнал — узнал наверняка, — что умершие сестры и братья были хорошо подготовлены к смерти; их духи уже вознеслись к вышним сферам.

На берегу залитого лунным светом озера Ма совещался с восемью братьями о том, что предпринять дальше. И с показной решимостью заявил: безразлично, в какой день человек умрет; важно лишь, окажется ли его дух готовым к смерти. Он говорил вяло, чувствуя, что его слова не соответствуют чудовищной ситуации. Ему нечего было ответить на вопрос, не лучше ли сперва как следует подготовиться, а уже потом — слепо устремляться навстречу гибели.

Сотни и сотни людей сгрудились под знаменем «Расколотой Дыни»; но никто не готовил для них переправу к чаемому прибежищу, никакая тихая гавань не ждала этих исстрадавшихся отщепенцев. И происходившее нельзя было назвать иначе как бессовестным обманом, злодеянием. Потому что их всех вели на бойню — на бойню, а отнюдь не в Западный Рай.

Они говорили шепотом, под аккомпанемент шуршащего камыша. Жаркий и безутешный взгляд Ма Ноу случайно упал на большой монастырский комплекс по ту сторону озера. На фоне светлого неба Ма ясно различал все характерные детали ламаистской постройки: несколько кумирен, просторный молитвенный зал, кельи монахов. В похожем на этот тихом монастыре он и сам прожил долгие годы. И вот теперь, отверженный, вместе с несколькими сотнями человек опять стоит перед до боли знакомыми воротами. Отделенный от них лишь озерной гладью.

Братья предлагали отчаянные решения и тут же от них отказывались. Союз, мол, надо распустить. Но только никто не желал взваливать на себя страшную ответственность за такое. И они умоляюще спрашивали Ма: «Что же нам делать, что делать?» Завтра или послезавтра, в лучшем случае через неделю подтянутся провинциальные войска, окружат «расколотых дынь», перебьют всех братьев и сестер. В этом не может быть сомнения: еще сегодня — доклад местных чиновников в вышестоящую управу — цзунду[139] — о нарушении мира в провинции; затем — быстрое вмешательство правительства. В чем провинились «расколотые дыни», какими ошибками навлекли на себя все это? Жалобы тут не помогут. Что теперь с ними будет? Многие любимые братья, красивые нежные сестры, благочестивые пожилые странницы уже мертвы. Потоки крови, размозженные лбы, добровольно подставленные под удар шеи: все это немыслимый, мучительный, давящий груз — знать, что твои товарищи отлетали в Западный Рай среди месива потных тел, под улюлюканье убийц. Их союз, круг верных, распался.

Ма Ноу сидел тихо, прислушивался к себе. Внезапно вспомнился тот первый разговор нищих и Ван Луня, происходивший в его — Ма — хижине. Тогда Вана убеждали попросить защиты у «Белого Лотоса». У «Расколотой Дыни», в отличие от сторонников Вана, нет ни защиты, ни друзей: Ван Лунь порвал с ними — просто поднялся и, захватив длинный боевой меч, среди ночи тайком покинул лагерь своих братьев.

Кипящая ненависть к Вану переполняла Ма. Его руку будто кто-то тряс изнутри, его зубы скрипели. Вдруг решение прорвалось сквозь коленный сустав в пальцы ног, одновременно так тряхнув диафрагму, что он перестал дышать: будто внутри, в нем, сверкнула молния и прогрохотал гром — и эхо этого двойного взрыва волной прокатилось по всему телу.

Разноцветные ленточки молитвенных вымпелов развевались, колеблемые ветром, над плоскими монастырскими крышами, выставляли себя напоказ.

Едва занялась заря, Ма дал сигнал к выступлению. Его люди обошли озеро и быстро окружили монастырь — еще прежде, чем трижды прогудели раковины-трубы, созывая монахов на первую молитву.