Три прыжка Ван Луня. Китайский роман

«Никто и не жалуется. Мы в наставлениях не нуждаемся. Мы нуждаемся в защите. Если великий чэн-по со своими монахами не найдет для нас места в монастыре, то великому чэн-по с его монахами самим придется покинуть монастырь. Всего на пару недель. Пока наше положение не улучшится. Для нас, преследуемых, нет выбора. Это честный ответ. И для чэн-по тоже нет выбора: если он не хочет через два дня запятнать себя нашей кровью и потом до конца жизни оплакивать свои будущие мерзкие рождения. Будучи обремененным множеством погубленных душ, которые он мог спасти, но не спас».

Ма Ноу и пять его братьев ждали ответа в одной из комнат первого этажа; впервые за долгое время они пили хороший горячий чай из расписных чашечек. Сверху доносились отдельные бессвязные возгласы настоятеля и его заместителя. После часового совещания настоятель снова позвал их наверх. Он побледнел, но все еще сжимал в руке богато изукрашенный черный молитвенный жезл; рядом с ним стоял его заместитель — седой человек с проницательным взглядом и монгольскими чертами лица. Проникновенно и мягко настоятель попросил Ма Ноу, чтобы тот бережно обращался с монастырем и всеми его сокровищами; и чтобы послал к нему, настоятелю, гонца в маленький монастырь по ту сторону реки — сообщить, что опасность миновала и гости собираются уходить. Он, настоятель, уже помолился Амитабе: дабы тот спас души несчастных преследуемых.

Ма твердым шагом пересек двор, кишащий возбужденными монахами. Ворота открылись; снаружи его окружили свои. Потом раздались крики ликования, мгновенно, как пожар, охватившего всю толпу.

Когда горячее солнце стояло точно в зените, мощные створки больших ворот распахнулись. И можно было видеть, как из многих дворов стекаются монахи, выстраиваются в одну колонну, возятся с лежащими на земле вещами. Исход чэн-по со всеми его монахами начался. Людская масса перед воротами расступилась.

Священнослужители, высочайшее благо мира, явились среди бедняков, которые на свой дилетантский лад стремились достичь — гораздо более кратким и горестным путем — Небес Блаженства. Впереди шли молодые послушники, с пустыми руками и без головных уборов: бэн-дэ, узнаваемые по круглым бритым головам с маленьким пучком волос на затылке.

За ними, по пятеро в ряд, — монахи в длинных, до лодыжек, коричневых рясах; у многих от левого плеча до правого бедра спускались красные перевязи священнослужителей; некоторые были в широких желтых накидках, оставляющих обнаженным правое плечо. Все — в черных четырехугольных шапочках. Бормотание. По двое несли они красные корзины с молитвенными надписями. И последними, в паланкинах, двигались священнослужители всех уровней посвящения, среди них, в желтым паланкине, — чэн-по. Между паланкинами шагали ученики, державшие в руках подушки, на которых покоились части алтаря и Семь Сокровищ[141], искусно вырезанные или отлитые из металла фигурки животных — слона, золотой рыбы, лошади; а также серебряные жертвенные чаши, блюда, кувшины, металлические зеркала, священные символы пяти эмоций[142]. На крытой повозке везли всеобъемлющую книгу, именуемую Великой Матерью Мудрости: двенадцать тяжелых томов, страницы которых помещались между деревянными дощечками[143]. Перед паланкином чэн-по и по сторонам от него монахи время от времени ударяли в гонг и дудели в громадные трубы, концы которых опирались на плечи шедших впереди.

На широких носилках покачивались статуи великих богов; не прикрытые покрывалами безмятежные лица смотрели сверху на возбужденных людей, терпеливо переносили свежее дыхание озера. Там сидел на лотосовом троне Будда Лазуритового Света[144]; в правой руке держал ветвь мистического золото-цветного миробалана; его сопровождали два будды с львиными голосами[145], с драгоценными украшениями на головах. Ужасное изображение Благой Богини, резвящейся в море крови, вынырнуло из тьмы кумирни и увидело теплый светлый день; три ее мечущих молнии ока, ее пылающие брови оказались бессильными против столь же горячего солнечного света, который ничуть не уменьшал свою силу, когда скользил по обрамленному змеями лицу. Замыкал шествие привратник, с трудом тащивший свое хилое тело; пробормотав, задыхаясь, какую-то мрачную молитву, он передал Ма Ноу бесформенный замок от ворот.

Звуки труб еще доносились с правой стороны озера; время от времени раздавался удар гонга. А странная толпа «расколотых дынь» уже хлынула, ликуя и плача, на опустевшие дворы: покрытые грязью мужчины, запачканные кровью раненые, девушки в пестрых халатах, с засохшими цветами в спутанных волосах, певички, смеющиеся от страха, что-то лепечущие слепцы и калеки. Они набивались во дворы, в кумирни, в молитвенные залы, покинутые небесными богами, — заполняя все закоулки и помещения, до самых расписных потолков, своей бедой.

ОНИ ОБУСТРАИВАЛИСЬ