Три пункта бытия

Ну, а все, что выполняется в плановом порядке, не может вызывать каких-либо недоумений и даже вопросов, тем более не может быть не на высоте!

Итак, теперь уже вполне логически и обоснованно должно наконец последовать предисловие автора к своему многолетнему труду под названием «Оська — смешной мальчик».

Тем не менее его не будет, а точнее, почти не будет, так как автор обнаружил, что, объясняя читателю природу предисловий в принципе, он — нечаянно — уже объяснил и рассказал ему все, что имел в виду объяснить и рассказать при помощи предисловия относительно указанного выше собственного труда.

Разве что несколько строк, а именно:

Автор предпочитает не столько рассеивать удивление читателя, сколько сам удивляться тем нереальным событиям и происшествиям, через которые прошел его собственный и вполне реальный герой;

Автор недоумевает и даже испытывает чувство растерянности по поводу разноречивой природы фантазии. Еще бы! Ведь это прежде всего фантазия уберегла его героя от неизбежной гибели в просторах тундры — если бы герой не фантазировал, он, конечно бы, погиб, но затем, когда герой безоговорочно доверился своей спасительнице, она едва не погубила его на острове «S» в благодатных условиях субтропического климата;

Автор попутно пришел к выводу о том, что каждая фантазия должна вернуться к тому, от чего она проистекает, то есть к реальной жизни. Если круг замыкается, можно ждать какого-то порядка, логики и завершения чего-то чем-то, в противоположность всякой прямой, поскольку прямая обязательно уводит нас в Ничто и проводит к Ничему. К дурной бесконечности, вот куда!

Автор, кажется, зашел туда, где фантазия имеет место уже по поводу... самой фантазии.

Автор продолжает верить в себя, то есть остается убежденным реалистом и обещает никогда больше не возвращаться к странному жанру, называемому Фантастикой.

Период первый

Небо...

Небо сложено из тяжелых, грузных и плотных облаков, кое-где довольно аккуратно, со вкусом, местами же облака набросаны кое-как. На скорую руку.

Небо упирается в ровную поверхность снега совсем неподалеку — сразу же за согбенной, давно одряхлевшей, но все еще крохотной елочкой.

Земля...

Земля пуста: снег и эта елочка с примороженной кривой вершинкой.

Самолет...

Самолет-биплан стоит на пустой земле сначала неподвижно, потом он вздрагивает, чихает, затем начинает гудеть и лениво вращать винтом.

Люди...

Людей двое. Один в самолете, он во всем рыжем — рыжая лисья шапка, рыжая куртка, рыжие брови, рыжеватые глаза; другой, в пестрых унтах, с закутанным лицом, неподвижно стоит на снегу, а вокруг него разбросаны различные предметы: ящик, свернутая в тюк палатка, еще ящик, металлические шесты.

Все это наспех выброшено из самолета.

Впрочем, и человек, который неподвижно стоит на снегу, тоже выброшен оттуда же, тоже — как будто наспех.

Мотор неожиданно смолкает, летчик свешивается из кабины и говорит:

— Гляди-ка, Дроздов, чудесная местность! Автострада вешками обозначена! Гостей будешь принимать, и, может, не одного! — И летчик указывает в ту сторону, куда убегает редкий пунктир вех с навешенным на каждую веху пучком еловых веток.

Человек на снегу не оглядывается, он по-прежнему стоит неподвижно.

Тогда летчик ругает мотор и запускает его снова.

— Будь здоров! — кричит он. — Будь здоров, Дроздов! Может, и через неделю прилечу за тобой. А может, раньше! Может, Тонечке передам привет, да? Может, я ее еще застану на фактории? Может, она еще не уедет на материк? Привет — мне сильно надо торопиться! Привет! Я знаю тебя как облупленного! Не скучай, веселый парень Дроздов! Занятный парень! И фантаст, можно сказать!

Поднимаясь, самолет опирается на правые плоскости, тупым носом обнюхивает облака, а почуяв в них щель, пробирается в нее и в один миг исчезает.

У Дроздова — очки на переносице. Он снимает очки и протирает их сначала о куртку, потом о мех собачьих унтов, снова надевает, разматывает с лица шарф и быстро-быстро начинает разбивать свой лагерь.

Торопится.

Устанавливает небольшую палатку, один за другим ставит метеорологические приборы: анемометр, флюгарку, барограф, термометры и термограф.

Поднимает антенну.

Лагерь разбит, приборы установлены, и Дроздов, поискав в кармане металлическую рулетку, не торопясь, измерил ею размеры своей палатки: 0,85 х 0,95 х 2,05 х 0,5 м.

Подсчитал на листочке записной книжки объем своего нового жилища. Этот объем составил 0,8276875 кубометра.

— Прекрасно! — сказал Дроздов и улегся на спину в новом жилище. Закинул руки за голову. — Думай о чем хочешь! Как хочешь! Сколько хочешь! Ну? Веселись, Дроздов!

Он полежал молча и еще сказал себе:

— Кроме того, надо будет посмотреть, как я там управляюсь на площадке, на новом месте, — сказал он. — Надо будет посмотреть!

Приборы показывали:

Термометр 51,2° ниже нуля, а термограф 51,3°.

Барограф 952 миллибара.

Гигрограф 48 процентов.

Анемометр 7,5 метра в секунду.

Флюгер северо-северо-запад.

Записав эти показания в «Дневник наблюдений», на страничку, обозначенную «8 апреля. Девятнадцать часов», Дроздов посмотрел вверх. Туда, где он совсем недавно был.