Три пункта бытия

Ему послышался вдруг невнятный гул мотора. Тогда он похлопал себя по ушам шапки и гул исчез. Он махнул рукой, еще раз посмотрел в небо, а в «Дневник наблюдений» он записал: «Облачность сплошная. Высота облаков 100—150 м». Оглянулся кругом, увидел хилую елочку и записал еще: «Видимость — 150—200 м».

Спустя несколько минут он приступил к передаче своей первой сводки погоды на базу.

— База! База! База! — звал он много раз в микрофон, пока наконец ему не откликнулись.

— Давай! Давай! Перехожу на прием! — откликнулись ему.

— А это кто? — спросил Дроздов.

— А это я, Любомиров. Давай, давай! Не узнаешь, что ли? Вот чудак!

Дроздов стал передавать шифрованную сводку:

— Семь тире четырнадцать тире восемь точка, — говорил он монотонно, — пять тире четыре тире три тире два точка четыре тире шесть тире два тире точка шесть тире три тире пять тире точка...

И так далее, пока Любомиров не сказал ему:

— Будь здоров, давай завтра!

Дроздов поднялся от рации. Поразмял руки и ноги, прибавил огонька на спиртовке, потом пошел в сторону от палатки.

Отошел шагов пятьдесят, остановился, оглянулся. Еще отошел и снова встал. Около елочки.

И отсюда, с этого места, стал описывать круг.

В центре круга была его палатка, а он медленно шел, и его следы выписывали на снегу ровный круг. Еще он отчеркивал этот круг палкой, которая была у него в руках.

Иногда он останавливался, глядел из-под ладони на свою палатку и прикидывал, ровный ли получается у него круг. Он делал свое дело старательно, и круг получался ровный.

Когда же круг замкнулся, он еще постоял в точке замыкания, еще подумал, а потом по внешней стороне круга стал писать палкой буквы: «з», «е», «м»...

«Земля Одного Человека» — написал он довольно крупными буквами. А внутри этого круга он сделал рисунки. На снегу одну за другой он нарисовал пальмы.

— В Сибири пальмы не растут! — говорил он, рисуя. — Не растут, не растут!

В полутьме палатки два странных рисунка, что-то вроде небольших древних изваяний, что-то вроде двух восьмерок, что-то вроде двух ароматных туркестанских дынь.

Но это не изваяния, не восьмерки и не дыни. Это подошвы дроздовских унтов.

Дроздов лежит на спине, закинув ногу за ногу, слегка покачивает правой, и по правой подошве от этих движений пробегают прямо-таки загадочные блики и тени.

Дроздов думает.

Дроздов обиделся на Шевырева, когда тот, прощаясь, назвал его фантазером. Обиделся потому, что Шевырев был прав.

Тем более он оказался прав нынче, когда Алеша Дроздов был в тундре один-одинешенек и твердо знал, что это не обещает ему ничего хорошего. И, чтобы не думать о том, что это ему обещает, что — не обещает — ему ничего не оставалось, как только фантазировать.

Тем более что он действительно был мастером этого дела. Не профессионалом, но неизменным болельщиком фантазии.

По-прежнему неподвижны и плотны тяжелые облака — мухе не пролететь.

Над облаками солнце, яркий свет.

Облака делят мир на две части: сумрачную и сияющую.

В сумрачной части находится «Земля Одного Человека» — палатка, приборы, елочка, но теперь здесь появилось еще одно странное сооружение — металлическая вышка.

Ажурные и блестящие стержни, переплетаясь, уходят в облака.

Тихо, строго и неподвижно кругом.

Но вот в белых облаках появляется темное пятнышко, оно пробивает облачную завесу и падает на землю.

Это один из двух собачьих унтов Дроздова.

Спустя некоторое время точно таким же образом на земле рядом с первым появляется и второй унт.

Оба унта обращены подошвами кверху, и возникает тот самый рисунок, в отношении которого еще недавно никак нельзя было решить, что же это такое: наскальные знаки древних, восьмерки с неким символическим смыслом или ароматные дыни?

Рядом с унтами появляется и меховая шапка Дроздова.

А вот и сам Дроздов, он торопливо взбирается по стержням вышки, и ему жарко. Он в носках, в трусах и в майке, но ему все равно жарко.

Иногда он останавливается, смахивает пот с лица и снова карабкается вверх, вверх. Вот он в густых облаках.

Вот он в облаках разреженных.

Вот он в мире заоблачном, где так щедро, при полном отсутствии каких-либо теневых сторон окружающей действительности, так свободно и раскованно сияет солнце.

Наконец, оказавшись на самом верху металлической вышки, Дроздов оказался и рядом с Солнцем — рукой подать.

Дроздов вздохнул и сказал:

— Если хорошенько вспомнить, никто никогда не достигал Солнца... Зато каждому, кто пытался его достигнуть, всегда оставалось чуть-чуть...

Сказав это, он заметил на металлической вышке горизонтальную стрелу подъемного крана. Он стал командовать — «майна», «вира», — а стрела стала вращаться вправо и влево, задирать свой хобот, опускать его вниз. На конце стрелы поскрипывали блоки, по блокам бежали тросы, погружаясь в непроницаемо-плотный облачный покров.

А ниже облаков, на Земле кран проделывал созидательную работу: поскрипывая на морозе, тросы подавали и вплотную один к другому быстро устанавливали стеклянные сферические сегменты, опоясанные по периметру металлическим каркасом.

Минута, и эти сферы составили замкнутую окружность.