Читаем Три путешествия полностью

Три путешествия

1Подлец ворует хлопок[14]. На неделепостановили, что тискам и дрелипора учить грядущее страны,то есть детей[15]. Мы не хотим войны[16].Так не хотим, что задрожат поджилкикой у кого. А те под шум глушилкибезумство храбрых[17] славят: кто на шаре[18],кто по волнам бежит, кто переползпо проволоке с током, по клоаке —один как перст, с младенцем на горбе —безвестные герои покидаютотечества таинственные[19], гдеподлец ворует хлопок. Караваны,вагоны, эшелоны… Белый шум…Мы по уши в бесчисленном сырце.Есть мусульманский рай или нирванав обильном хлопке; где-нибудь в концеесть будущее счастье миллиардов:последний враг на шаре улетит —и тишина, как в окнах Леонардо,куда позирующий не глядит[20].2Но ты, поэт! классическая туба[21]не даст соврать; неслышимо, но грубовоенный горн, неодолимый горнвелит через заставы карантина[22]:подъем, вставать! Я, как Бертран де Борн[23],хочу оплакать гибель властелина[24],и даже двух[25].Мне провансальский духвнушает дерзость. Или наш соседне стоит плача, как Плантагенет?От финских скал до пакистанских гор[26],от некогда японских островови до планин, когда-то польских; дале —от недр земных, в которых ни луча —праматерь нефть, кормилица концернов, —до высоты, где спутник, щебеча,летит в капкан космической каверны, —пора рыдать. И если не о нем,нам есть о чем.3Но сердце странно. Ничего другогоя не могу сказать. Какое словоизобразит его прискорбный рай? —Что ни решай, чего ни замышляй,а настигает состраданья мгла,как бабочку сачок, потом игла.На острие чьего-нибудь крушеньяи выставят его на обозренье.Я знаю неизвестно от кого,что нет злорадства в глубине его —там к существу выходит существо,поднявшееся с горном состраданьяв свой полный рост надгробного рыданья.Вот с государственного катафалка,засыпана казенными слезами(давно бы так!) — закрытыми глазамикуда глядит измученная плоть,в путь шедше скорбный?[27]… Вот Твой раб, Господь,перед Тобой. Уже не перед нами.Смерть — Госпожа![28] чего ты не коснешься,все обретает странную надежду —жить наконец, иначе и вполне.То дух, не приготовленный к ответу,с последним светом повернувшись к свету,вполне один по траурной волнеплывет. Куда ж нам плыть…[29]4Прискорбный мир! волшебная красильня,торгующая красками надежды.Иль пестрые, как Герион, одежды[30]мгновенно выбелит гидроперитнемногих слов: «Се, гибель предстоит…[31]»?Нет, этого не видывать живым.Оплачем то, что мы хороним с ним.К святым своим, убитым, как собаки[32],зарытым так, чтоб больше не найти,безропотно, как звезды в зодиаке,пойдем и мы по общему пути,как этот. Без суда и без могилыот кесаревича[33] до батракаубитые, как это нужно было[34],давно они глядят издалека.— Так нужно было, — изучали мы, —для быстрого преодоленья тьмы[35]. —Так нужно было. То, что нужно будет,пускай теперь кто хочет, тот рассудит.Ты, молодость, прощай[36]. Тебя упырьсосал, сосал и высосал. Ты, совесть[37],тебя едва ли чудо исцелит:да, впрочем, если где-нибудь болит,уже не здесь. Чего не уберечь,о том не плачут. Ты, родная речь,наверно, краше он в своем гробу,чем ты теперь. О тех, кто на судьбумахнул — и получил свое[38]. О тех,кто не махнул, но в общее болотос опрятным отвращением входил,из-под полы болтая анекдоты[39].Тех, кто допился[40]. Кто не очень пил,но хлопок воровал и тем умножилнародное богатство. Кто не дожил,но более — того, кто пережил!5Уж мы-то знаем: власть пуста, как бочкас пробитым дном. Чего туда ни лей,ни сыпь, ни суй — не сделаешь полнейни на вершок. Хоть полстраны — в мешокда в воду, хоть грудных поставь к болванке,хоть полпланеты обойди на танке[41] —покоя нет. Не снится ей покой[42].А снится то, что будет под рукой,что быть должно. Иначе кто тут правит?Кто посреди земли себя поставит[43],тот пожелает, чтоб земли осталосьне более, чем под его пятой.Власть движется, воздушный столп витой,от стен окоченевшего кремля[44]в загробное молчание провинций,к окраинам, умершим начеку,и дальше, к моджахедскому полку[45] —и вспять, как отраженная волна.6Какая мышеловка[46]. О, страна —какая мышеловка. Гамлет, Гамлет,из рода в род, наследнику в наследство,как перстень — рок, ты камень в этом перстне,пока идет ужаленная пьеса[47],ты, пленный дух[48], изнемогая в ней,взгляни сюда[49]: здесь, кажется, страшней.Здесь кажется, что притча — Эльсинор,а мы пришли глядеть истолкованьестократное. Мне с некоторых порсверх меры мерзостно претерпеванье,сверх меры тошно. Ото всех сторонкрадется дрянь, шурша своим ковром[50],и мелким стратегическим пунктиромотстукивает в космос: tuba… mirum…Моей ученой юности друзья,любезный Розенкранц и Гильденстерн[51]!Я знаю, вы ребята деловые,вы скажете, чего не знаю я.Должно быть, так:найти себе чердакда поминать, что это не впервые,бывало хуже. Частному лицукосмические спазмы не к лицу.А кто, мой принц, об этом помышляет,тому гордыня печень разрушает[52]и теребит мозги. Но кто смирен —живет, не вымогая перемен,а трудится и собирает плодсвоих трудов. Империя падет,палач ли вознесется высоко —а кошка долакает молокои муравей достроит свой каркас.Мир, как бывало, держится на нас.А соль земли[53], какую в ссоре с миромвы ищете, — есть та же Tuba mirum…— Так, Розенкранц, есть та же Tuba mirum,есть тот же Призрак, оскорбленный миром[54],и тот же мир.7Прощай, тебя забудут[55] — и скорей,чем нас, убогих: будущая властьглотает предыдущую, давясь, —портреты[56], афоризмы[57], ордена[58]…Sic transit gloria[59]. Дальше — тишина,как сказано[60]. Не пугало, не шутуже, не месмерическая кукла[61],теперь ты — дух, и видишь всё как дух.В ужасном восстановленном величьеи в океане тихих, мощных силтеперь молись, властитель, за народ…8Мне кажется порой, что я стоюу океана. — Бедный заклинатель,ты вызывал нас? так теперь гляди,что будет дальше… — Чур, не я, не я!Уволь меня. Пусть кто-нибудь другой.Я не желаю знать, какой тоскойволнуется невиданное море.«Внизу» — здесь это значит «впереди».Я ненавижу приближенье горя!О, взять бы всё — и всем и по всему,или сосной, макнув ее в Везувий,по небесам, как кто-то говорил[62], —писать, писать единственное слово,писать, рыдая, слово: ПОМОГИ!огромное, чтоб ангелы глядели,чтоб мученики видели его,убитые по нашему согласью,чтобы Господь поверил — ничегоне остается в ненавистном сердце,в пустом уме, на скаредной земле —мы ничего не можем. Помоги!

Перейти на страницу: