Три рассказа из сборника «Поворот все вдруг»

Брезентовый чемодан оттягивал плечо и толкался. Иногда казалось, что это кто-то, идущий рядом. Рулевой Семченко? Нет, его на "Соколице" не было, а все остальные сторожа спали. Не хотелось их будить, спрашивать.

Он шел низко опустив голову. Шел бесконечно долго и неизвестно куда. Земля, раскачиваясь, тянула его к себе, мелькали сверкающие консервные банки, блестела жирная грязь.

Последним, что он видел, был сапог. Отвратительный, безобразный сапог. Нужно было спасаться, но земля гигантским шаром вдруг выкатилась из-под ног и навалилась на грудь. Тогда он понял, что спасения нет, - сапог был крепко зашнурован на его собственной ноге.

27

Костя нашел его в нескольких шагах перед своим домиком. Болотов лежал, раскинув руки, точно пристреленный. Костя поднял его и отнес в дом на кровать. Косточка очень разволновалась. Наверное, у него жар. Но как узнать, если градусника нет, а на ощупь Болотов мокрый и непонятный? И чем привести его в чувство?

Костя предложил запустить в нос гусара.

- Дурак!

Нашатыря не было. Спиртных напитков в доме не держали. Что делать?

- Костя, беги за доктором!

Костя пошел искать фуражку, но в это время Болотов открыл глаза.

- Не надо доктора! - спохватилась Косточка. Она вспомнила, что Болотова нельзя выдавать. О том, что случилось, даже мужу говорить не следует. - Видишь, он приходит в себя, - прошептала она, для верности схватив Костю за руку.

Болотов узнал Косточку и улыбнулся.

- Ты болен, - сказал Костя. Сказал, точно сообщил новость.

- Нет, - тихо ответил Болотов. - Я хочу спать.

Закрыл глаза, повернулся на бок и ровно задышал.

Супруги, посовещавшись, постелили шинель и пальто на полу, покрыли их простыней, под головы пристроили тужурку и маленькую подушку, покрылись зеленой плюшевой скатертью, единственным приданым Косточки, и тоже уснули. Когда утром они проснулись, Болотова в кровати не было.

- Сумасшедший! - ахнула Косточка.

Косте почему-то показалось, что Болотов прячется за ширмой, и он вскочил взглянуть, но у стола остановился. На столе он увидел записку, прислоненную к чайнику.

- Смотри! - сказал он.

На большом листе бумаги неровными буквами было написано:

"Я уехал в Питер. Уезжайте и вы - здесь жить нельзя. Прощайте, я вас не забуду. Болотов".

Супруги читали, обнявшись.

- Говорят, у него что-то вышло с Мокшеевым, - сказал муж.

- Чепуха! - возмутилась жена. - "Говорят, говорят" - пожалуйста, не сплетничай. Мне это вовсе не интересно. - И, вздохнув: - Здесь только сплетни. Ах, как здесь гадко!

- Сплетни происходят от скуки, - не сразу ответил Костя. - Ты права, Тасенька, здесь действительно очень плохо.

28

Чаще всего он видел, как отыскивает свои вещи. Почему-то они были не на "Соколице", а в том вагоне, из которого он ушел, не простившись. Это был совсем такой же вагон, как все остальные, и он находил его чутьем.

Но стоило его найти, как приходил паровоз. Паровоз тонко свистел и, толкаясь, уводил куда-то в лес. Вагон был совершенно пуст, только на скамейке напротив сидел Пирс.

Вещи были под головой. Он их все-таки нашел, и это должно было обрадовать маму.

- Вы правы, Гришки, - говорил Пирс и, как китайский болванчик, кивал головой.

Но, шире раскрывая глаза, Болотов видел, что это не Пирс, а тот самый мичман, которого он только что встретил в Мурманске. Любитель налаженности и спаситель родины.

- С добрым утром, - говорил он.

- Где ваша налаженность? - спрашивал Болотов.

- Там же, где и ваша. В Питере.

- Расскажите, - просил Болотов, и мичман рассказывал.

Почему-то Болотову казалось, что он много раз подряд слышал один и тот же рассказ. Он знал наперед каждое слово.

- Я видел две незабываемые картины: штаб союзного военного совета и бой Т-25.

- 23, - поправлял его Болотов.

- Про 23 я знаю, но это был 25. Бой его был еще хуже. Он происходил у стенки, потому что в море команда идти отказалась. Они говорили, что в море им ходить незачем. Как ни странно, им действительно не за что воевать с немцами.

- Я воевал со страху.

- А они не испугались и в бой не пошли. Лучший из них был рулевой - хорошо рассуждал. Не помню только, как его звали.

- Семченко?

- Нет, не Семченко. Он крепко говорил, и за то ему крепко бил морду целый английский патруль.

- Мы приводим страну в порядок, Гришки, - на ухо сказал Пирс.

- Налаженность! - пробормотал Болотов. - Вот она, ваша налаженность!

- Нет, это не моя налаженность, - ответил мичман. - Я от такой уехал. Я видел только начало революции, а потому не понимал. Теперь я вижу ее дальше. Этот рулевой здорово держался, когда его разделывали под орех. Теперь я знаю - он пойдет в море, когда будет за что идти, и я пойду вместе с ним. Тогда будет моя налаженность.

Болотов закрывал глаза и улыбался, а мичман снова говорил:

- Эскадра, идущая кильватерной колонной, повернув "все вдруг", превращается в строй фронта, но остается эскадрой. Мы пойдем новым строем по новому направлению. Революция - это поворот "все вдруг".