Три рассказа из сборника «Поворот все вдруг»

У Клавочки чудесные глаза. Такие веселые, когда Глеб фамильярничает со взрывчатыми веществами. Добродушные мины — неплохо придумано. А вот говорят еще: он скорчил кислую мину. Кислая мина — это совсем смешно.

— Лево руля. Курс 210. Семафор на «Революцию»: на повороте не выходить из-под прикрытия моего трала!

— Есть на румбе!

— Вешку!

— Есть вешка. — И красный шест с крестовиной гулко шлепнулся в воду.

Буйки прочертили дугу и снова пошли прямо, звеня стальными тросами и фыркая пеной. Где-то под ними напряженный тонкий трал режет толщу воды. Может быть, он что-нибудь встретит. Кстати о взрывчатых веществах: в мине восемь пудов тротила и все восемь рвутся сразу.

Клавочка — великолепный товарищ. Иначе думать о ней нельзя, она — жена Глеба... Буйки сходятся!

— Малый ход. «Революции» застопорить машины. — Сейберт оттолкнул серого, как брезент, капитана и медленно сошел с трапа. У толстяков нежная кожа. Когда они дрожат, по ней идет рябь, как от шквала. Надо его успокоить.— Капитан, распорядись чайком!

И капитан сразу вздохнул, а у боцмана, охватившего леер, разжались пальцы.

Левый буек вдруг зарылся и сверкающей желтой грушей выскочил далеко в стороне. Значит, трал с него отдался и теперь пересучивается по минрепу. Когда подведет к нему патрон — мину срежет. Всё в порядке.

В порядке? Мины никогда не ставят по одной на квадратную милю. Где соседняя? Всё равно, надо идти вперед, потому что разворачиваться еще хуже.

От большой тяжести скрипит на барабане мокрый трос, но мины нет, и патрон не рвется. Почему? Сейберт перегнулся через поручень и вдруг увидел: на трале широким треугольником встает сеть, и в ней бьется рыба. Здорово!

— Панику отставить! Будет уха! — точно скомандовал Сейберт. — Подняли рыбачью сеть. Никаких мин не наблюдается.

И люди сразу заметили, что могут говорить полным голосом.

Рыба, сверкая, летела из сети на палубу, и солнце светило по-новому. Казалось, что именно затем сюда и пришли. Что это новейший, самый веселый и простой способ рыбной ловли.

Но лучший осетр был туго замотан сетью. Он тихо вздрагивал, и в его животе торчал согнутый палец патрона.

— Великолепный зверь, — вздохнул Сейберт.

— Чека срезана, товарищ начальник, — озабоченно проговорил минер. Ему тоже жаль было упускать осетра, но если срезана предохранительная чека, патрон может рвануть.

— Боишься, Пинчук?

Минер улыбнулся и показал зубы величиной с ногти. Он не боялся.

Сейберт почесал переносицу. Фунт пироксилину — не фунт дыму. Можно сильно попортиться... Но где достать такого осетра!

— Ножницы и напильник. Какие ножницы? Всё равно какие, а лучше всего маникюрные. — Несмотря на холод, Сейберт снял бушлат и засучил рукава тужурки. — Лишние, в нос! Любуйтесь издалека!

Пикчук медленно пилил трал трехгранным напильником, а Сейберт ножницами простригал брюхо осетра — рискованная хирургия рядом с патроном. Только б не дернулся осетр! Но умная рыба понимала и терпела. Через три минуты патрон полетел за борт и громко разорвался об воду.

5

— Арестовать тебя следовало бы, начальник, за недопустимое обращение с взрывчатым веществом, — с полным ртом промычал комиссар Веткин за ужином на «Революции»,— однако осетр хорош!

6

На западе над черной косой замигал огонь. Второй ответил с юга, быстро отсверкал короткую фразу и пропал. На его месте остался еле заметный красный отсвет, а если взглянуть в бинокль — четыре снопа искр.

— Миноносец, — сказал Сейберт, опуская бинокль. — Больше никто таких факелов не даст, Четырехтрубный, значит типа «Жаркий», а факелы оттого, что торопится, или плохие кочегары.

Красных миноносцев на Азовском море нет. Никита Веткин из записной книжки вынул листок папиросной бумаги и при свете компасной лампочки осторожно стал насыпать табак. Скрутив, нагнулся,— надо спрятать вспышку спички за брезентовым обвесом мостика. Закурил и выпрямился.

— Пустяки, уйдем, — сказал Сейберт. — Он нас не видел, а зря сюда не сунется. Должен думать, что здесь наши заграждения. — И снова поднял бинокль: в круглом поле чернота, красный отблеск на воде, четыре факела миноносца — и вдруг вспышка. Серия точек, три точки, тире — вызов, ноль добро, ноль добро, потом какая-то шифрованная бессмыслица. Потом снова темнота.

В темноте висит сосредоточенное, полуосвещенное лицо рулевого. Он не думает ни о чем, кроме своей картушки. Сейчас столько же шансов напороться, как и днем, но команда не видит тралов и забыла о минах. Тем лучше,— и Никита Веткин затянулся горьким дымом.

— Когда дотралим, начальник?

— Своевременно или несколько позже, — ответил Сейберт. — Лучше скажи, почему ты не женат?

Комиссар промолчал. Разве можно об этом говорить? Об этом и думать некогда.

Миноносец ходит двадцать пять узлов против их пяти. Две трехдюймовки против двух револьверов.