Три рассказа из сборника «Поворот все вдруг»

— Слушай,— с другого крыла мостика заговорил Сейберт.— Жена командира «Смелого» на истребителе родила двойню. Это когда эвакуировались. Ее за пять минут до ухода флота вытащили из больницы и всунули в каюту «Смелого». Знаешь, какая там каюта? Гроб средней величины. И ничего, разрешилась благополучно. — Сейберт снова подошел к Веткину и, прижав бинокль к глазам, закончил: — Мальчики. Должны вырасти хорошими ребятами... Жаль, что вы не мой сын... Так он сказал?..

— Кто?

Но Сейберт не ответил.

7

Размеренно шлепают широкие колеса, и медленно плывет навстречу густая вода. В ней могут быть большие круглые предметы. Они стоят на якорях и ждут. А вода черпая и неподвижная, как то, что будет после взрыва.

Нет, не страшно, только немного трудно. И почему-то жаль Клавочку. Теперь можно думать о ней по-настоящему, потому что каждая минута может стать последней. Потому, что минута и мина—слова одного корня. Имена мгновенной смерти.

Снизу толчок и глухой удар. И сразу яростный свист пара, смешанный с пронзительно лающим воплем. Толстый человек в одном белье вылетел за борт и белым пятном шлепнулся в воду.

— Взорвались! — заревел рулевой.

— Чудак, — сказал Сейберт. — Если б взорвались, летели бы но воздуху, а то стоим на мостике. — И, перегнувшись крикнул вниз: — Что у вас случилось?

— Ничего не случилось, товарищ начальник, — невидимый боцман, — только магистраль прорвало, и смазчика ошпарило, и капитан за бортом.

8

— Я думал — мина, — признался вытащенный из воды капитан. — Выпрыгнул прямо из койки.

Он стоял грузный и блестящий, с облепившими низкий лоб черными волосами. Дрожал от воды и хмурого взгляда комиссара и, точно огромная рыба, тяжело дышал белым животом.

Но комиссар вдруг рассмеялся и отошел к борту.

— Водник. Чуть что — в воду прыгаешь, потому так и называешься, — сказал комиссар.

Колеса замерли. «Революция» стояла точно впаянная в гладкую темную воду. Над палубой тонкий пар, на палубе тени людей, а кругом пустота, потому что «Коцебу» исчез. Только слышно, как где-то шлепают его колеса. Он шел сзади, и если не подошел к борту, то потому, что заметил аварию и струсил. Куда он теперь уйдет?

— Будет идти вслепую, пока не вылезет на берег.

— Море — это не тарелка, а он со страху зажмурился, — сказал Сейберт. — Вот какие дела, комиссар. Машина, как тебе известно, без пара не действует. Пар без магистрали в машину не подашь. Магистраль без завода, пожалуй, не починишь. Словом — чепуха.

— Сволочи! — отозвался Веткин.

Отдали якорь.

9

В три часа Веткин явился на мостик сменять Сейберта, собиравшегося спать в рулевой будке. Говорили о дальнейшем.

Магистраль была сильно разворочена. Настолько сильно, что механик не знал, сумеет ли ее починить. Значит, своим ходом отсюда не уйти, а уходить, пожалуй, следовало: могли появиться белые. В два сорок на западе наблюдался длинный разговор клотиковой лампой. Может быть, они поймали «Коцебу» и от него узнали, где «Революция».

На юге у Сазальника должна стоять своя дежурная канонерка. С норда задул свежий ветер. Что, если рискнуть сняться с якоря и дрейфовать на юг.

Мины не хуже того, что будет на палубе белого миноносца. Вызвали команду, выбрали якорь и приспособили на мачте брезент вроде паруса. Если всё сойдет благополучно, вынесет к Сазальнику. Обе головы лениво думали, склонившись над картой. Провизии только на три дня, — следовательно, надо выпить чаю. Думали обо всем, кроме мин. Мины надоели.

Сигнальщик принес чай на мостик. Сахар и хлеб в ящике для карт.

Сейберт осторожно взял обжигавшую жестяную кружку, но сразу же поставил ее на ящик: с кормы в море появился длинный низкий силуэт.

— Миноносец! — ахнул сигнальщик.

Никита Веткин по привычке сунул руку в карман за табаком, но вдруг нащупал браунинг.

Миноносец бесшумно прошел вправо и расплылся в темноте. Может, показалось? Нет, высоко в небе замелькал огонь. Миноносец заговорил — значит, заметил.

— Ноль земля, — прочитал сигнальщик. — Наверно, ихний опознавательный. Что отвечать? — И взял ручной фонарь.

— Пиши: «Чай»! — быстро сказал Сейберт, и фонарь вспыхнул.

Миноносец отсверкал: «Ясно вижу» и почему-то замолчал. Потом была темнота и тягостное ожидание. Потом Никита Веткин вынул из кармана руку. В ней был табак и бумага.

Миноносец удовлетворился ответом. Противники говорят на одном языке и почти по одному своду. А слово «чай»... Может, у них что-нибудь и значит. Вот и договорились.

— Хвала чаю, — сказал Сейберт, беря остывшую кружку.

10

Ветер свежел. Когда судно без хода, его болтает совершенно невыносимо. Садит кормой и кладет на борт, потом перекладывает на другой борт и зарывает носом в грязную пену. От такой толчеи болит голова.

Была плохая видимость, низкие тучи и пустое море. В западной стороне горизонта дым: может, «Коцебу», а может, и белые.

— Пойду я в машину, — сказал Веткин. — Надо заштопать трубу. Здешний механик, кажется, из дураков.

— Серый, как штаны пожарного, этот механик. Ровно ничего не понимает, — согласился Сейберт. — Чему будешь его обучать, комиссар?