Три рэкетира

– Бонасюк Василий Васильевич? – и не поймешь, вопрос или утверждение. Зато таким злобным голосом, от которого любому захочется орать на всю улицу: «Нет, нет, это не я, я такого даже не знаю!»

– А?

– Пройдемте с нами.

Протянутое под нос милицейское удостоверение поплыло перед глазами Василия Васильевича. В этот момент Бонасюку можно было смело, с тем же результатом, продемонстрировать как обыкновенный студенческий билет, так и трамвайно-троллейбусный проездной, а то и цветной фантик от «Красного мака».

– А?

– Проедем в управление, – глотая матюги, процедил старший из крепышей.

Ноги Бонасюка подкосились, его подхватили под руки и впихнули в серую «Волгу» оперативников. Группа бабулек возле парадного и рта не успела открыть, как «Волга» уже выкатилась со двора.

Не прошло и четверти часа, как Вась-Вась сидел в комнате, наполовину разделенной решеткой. Соседом Бонасюка по клетке оказался взлохмаченный, полупьяный субъект, в одних трусах и рваной майке. Всю правую половину его лица занимал чудовищных размеров кровоподтек, словно субъекта долго волокли головой по асфальту. Возможно, что так и было. Вне решетки, верхом на табурете, восседал молодой милицейский сержант и лузгал семечки со сноровкой человека, впитавшего это мастерство не иначе, как с молоком матери.

– Тебя за что повязали, брат? – с живым участием поинтересовался субъект с кровоподтеком, пододвигаясь ближе к Василию Васильевичу. Бонасюк неожиданно резво метнулся к решетке и заверещал отчаянно:

– Товарищ милиционер?!

– Захлопни плевалку, падло.

Через пару часов другой сержант сопроводил Бонасюка в кабинет, расположенный на втором этаже здания.

Поджидавший в кабинете молодой человек лет двадцати пяти был одет щеголевато, с некоторым даже пижонством. Его лиловый двубортный пиджак, дорогие брюки и кожаные мокасины не производили впечатления вещей, приобретенных в ближайшем «секондхенде». Золотая печатка на правой руке, от которой проторчал бы и Протасов, тоже латунной не выглядела. Запястье молодого человека украшала золотая цепь, отчего-то натолкнувшая Вась-Вася на мысли об ученом коте из пушкинского Лукоморья.

Следователь (если только молодой человек и вправду был следователем) сделал неопределенный жест рукой – то ли отпуская сержанта, то ли предлагая Бонасюку сесть – не поймешь. Сержант молча удалился, Бонасюк все же присел, правда скромно, на самый краешек табурета, продолжая исподтишка подглядывать за следователем и подумывая о том, что бессмертное папановское напутствие «чтоб ты жил наодну зарплату» хозяина кабинета, по всей видимости, обошло стороной.

Следователь для виду почеркал ручкой в блокноте, поперекладывал туда-сюда скоросшиватели с какими-то бумажками и, наконец, уперся в Бонасюка долгим, изучающим взглядом. На лице у следователя читалось буквально следующее: «Я тебя, толстый, насквозь вижу, а до сих пор не на нарах ты только оттого, что я был занят злодеями куда круче».

Минуты через три, очевидно посчитав, что Бонасюк успел проникнуться пониманием ситуации, следователь приступил к допросу. Последовала долгая череда рутинных вопросов, в ходе которых Бонасюк, образно говоря, беспомощно барахтался посреди открытого моря, а следователь, подобно акуле, плавал вокруг концентрическими кругами, постепенно сжимая радиус.

Оставив позади такие безынтересные для себя вопросы, как ФИО, год рождения, домашний адрес и былые судимости, которых у Василия Васильевича, понятное дело, что не было, следователь плавно подошел к вопросу о месте работы Бонасюка:

– Работаете где?

Василий Васильевич назвался, отчаянно пытаясь подавить панические вибрации в голосе.

– Значит, являетесь владельцем частной сауны? – уточнил следователь, продолжая делать какие-то пометки в одном из своих блокнотов. Василию Васильевичу оставалось только догадываться, заполняет ли следователь протокол допроса, или как это еще у них называется, или, к примеру, пишет письмо любимой девушке. Бог его, следователя, разберет. Как и большинство рожденных в Советском Союзе граждан, о порядке проведения подобных мероприятий Бонасюк знал примерно столько же, сколько и об организмах, населяющих дно Марианской впадины, а такое буржуазное излишество, как присутствие на допросе адвоката, отменил за ненадобностью еще товарищ Дзержинский со товарищи.

– Поистине, только директором, – заскромничал Василий Васильевич, никогда не забывавший, что скромность украшает человека при любых обстоятельствах.

– По какому адресу находитесь? – спросил следователь.

Бонасюк ответил, чувствуя, как засосало под ложечкой. Слава Богу, хоть живот отпустил. Сходить в туалет ему-то так и не довелось.

– Как дела идут? – как бы между прочим, почти добродушно поинтересовался следователь, и Бонасюк, обливаясь потом, почувствовал, что уже близко подошли. К развязке.