Три рэкетира

Собрав волю в кулак, полковник оторвался от перил, толкнул плечом дверь и ввалился в кухню своей квартиры. И сразу оказался в гуще ароматов готовящегося обеда. Запахи шли отовсюду: жареной картошки с луком – от плиты, овощного салата – со стола, душистого кофе – из кофеварки. Запахи стояли так плотно, что казались осязаемыми. «Плотнее пассажиров метро в час-пик», – подумал Сергей Михайлович, представив, как они толкаются друг с другом, отвоевывая пространство в его, Украинского, носу. Полковник тяжело осел на табурет, чувствуя себя после дурманящей свежести балкона рыбой, заточенной в давно нечищеном аквариуме. Зато аквариум никуда не летел, Сергея Михайловича это устраивало. – «Еще как!» – Дрожащей рукой, боясь обернуться к окну, он потянулся за шторой. Штора почему-то отсутствовала.

– Лида, ты опять, что ли, занавески стираешь? – спросил он жену. Супруга корпела над раковиной в дальнем углу кухни. Она стояла спиной, в халате, подаренном им года три назад, к Восьмому марта, кажется. Судя по методичным движениям локтей и характерным звукам, доносившимся из-под крана, жена чистила рыбу. Тело Сергея Михайловича наполнилось приятным чувством безопасности и уюта, потому что никто никуда не летает в своей кухне, сидя за столом перед тарелкой ухи. Он ощутил непреодолимое желание подойти сзади к жене и нежно поцеловать в затылок. Уже начал подниматься из-за стола и окостенел, сраженный внезапной догадкой: «А может, она не знает? Стоит здесь, потрошит дурацкую рыбу, ини черта не знает, как мы летим повоздуху?» — Украинский перевел дыхание. Оборачиваться к окну он даже не думал. Еще чего…

– Лида?

Жена молча трудилась над рыбой, – «по уши в работе».

«Правильно! – Украинский уткнулся в ее лопатки недружелюбным взглядом. – Совершенно ничего не знает. Никогда ничего и не хотела знать. Ни про то, что мне довелось пережить, карабкаясь по служебной лестнице, ни каким макаром дочка поступила в академию, ни про котлы, в которых пришлось вариться, чтоб появились шмотки, квартиры, машины, дачи и прочее, прочее барахло. Ни о том, что кошелек не резиновый, а баксы не растут на деревьях. Ни о том, почему по вечерам топил душу в водке. Точнее пытался, так как топить-то, в сущности, стало нечего, – все с потрохами давно купил Поришайло».

«Рыба-прилипало, вот ты кто!» — сжал кулаки Украинский.

Жена ничего не замечала. Низко согнулась к раковине и колдовала над своей рыбой.

«Хоть башку туда засунь, – раздраженно думал Сергей Михайлович, – когда мне понадобится кухарка, я ее найму».

Сергей Михайлович резко подался вперед, смахнул со стола кухонную утварь и сказал хрипло:

– Просрали Родину, Лида.

И замер, сраженный столбняком, потому что женщина, наконец, обернулась. Вместо Лиды Украинской перед ним была Мила Сергеевна Кларчук, сложившая губки в насмешливой улыбочке: «Ну, как тебе, полковничек, эта новая хохмочка?»

Мила двинулась к Украинскому, широко расставив руки, еще немного, и полностью бы скопировала Родину-Мать. Длинные ухоженные пальчики выпустили освежеванную рыбью тушку, и та плюхнулась на пол с омерзительным шлепком. В правой Мила сжимала нож. С широкого лезвия капала темная рыбья кровь, оставляя на линолеуме безобразного вида лужици.

Поясок халата скользнул к ногам Милы Сергеевны, на которых красовались новые красные тапочки Лиды Украинской. Полы халата разошлись в разные стороны, предоставив Сергею Михайловичу возможность полюбоваться ложбинкой меж двух упругих грудей, нежными розовыми сосками, плоским животом и маленькими круглыми коленками. Лифчик и трусики Мила, очевидно, забыла дома. Ее до странности голубые глаза, из-за сделавшихся огромными зрачков, показались полковнику бездонными.

«В таких и утонуть недолга».

Мила возбужденно дышала, ее живот напряженно вздымался и опадал, отчего голова Сергея Михайловича скоро пошла кругом. Рот наполнился слюной. Он с хрустом сглотнул, чувствуя, что едва не подавился.

«Такой я тебя и представлял, крошка, а ведь представлял, и не раз, себя-то к чему обманывать».