Три рэкетира

«Это что? Это подвал или ад? Может быть, это морг? Все что угодно, но только не моя спальня».

Он пополз по полу. Просто вперед, без всякой цели, как раздавленная на дороге собака. В щиколотках пульсировала боль. Повернув голову, Сергей Михайлович обнаружил, что ног больше нет. В том месте, где недавно располагались волосатые щиколотки, из армейских галифе торчали два окровавленных огрызка.

«Что-то болит слабовато? – противоестественно меланхолично отметил Украинский, – видать, у меня аффект…»

Он полз целую вечность, поражаясь своей выносливости, – «давно бы пора отключиться, ноги потерять, это все же не порезаться прибритье». Впрочем, судить о времени ему было сложно. Сколько минут (часов) истекло, знал один Господь. Наконец Украинский оказался в большой комнате, тесно заставленной железными двухъярусными кроватями. Кровати выстроились в безукоризненные шеренги. Под каждой, как боевые расчеты перед машинами, застыло по две пары армейских кирзовых сапог, с портянками, намотанными поверх голенищ. Комнату освещал мертвый лунный свет. Пол стал липким. Украинский поднес ладонь к глазам:

«Черная. Это что, кровь?»

Теплая тугая капля упала ему на лоб. Он сдавленно вскрикнул и с трудом поднял голову. Кровати, к нарастающему ужасу полковника, оказались забиты трупами солдат, – «Ну, не балерин же», – застигнутых смертью врасплох. Судя по всему, смерть пришла к служивым во время сна. Разглядывая свешивающиеся с матрасов безжизненные руки, ноги и головы, он вдруг отчетливо понял, куда попал, и попробовал закричать, но вышло одно бульканье.

Казарма погранотряда, его погранотряда, вырезанного китайскими диверсантами глухой июньской ночью 1968-го года, хранила гробовое молчание. Китайцы прокрались в расположение отряда, бесшумно сняв часовых, и никто из пограничников не увидел следующего утра. Если со знанием дела воткнуть автоматный шомпол в ухо спящему человеку, шомпол выскочит из другого уха раньше, чем человек откроет рот. А диверсанты свое дело знали. Случилось это месяца через два после того, как младший сержант Украинский отбыл в Москву поступать в школу КГБ.

Стремясь как можно быстрее убраться из этой ужасной комнаты, пропитанной запахами крови, мертвечины и портянок, Украинский выполз в коридор. Он тяжело перевалил приступку, оставляя за собой жирные багровые полосы. Дверь в Ленинскую комнату была распахнута настежь. Украинский дополз до порога и заглянул внутрь. На одной из стен поверх политической карты мира образца 68-го года, словно жук из коллекции орнитолога, висел какой-то человек.

Голова его завалилась на левый погон. С правого поблескивали три маленькие офицерские звездочки. Из локтей и коленей офицера торчали шляпки гвоздей, по размеру близких костылям с железной дороги. Левая нога распятого была обута в сапог, правая – в одной портянке. Бурые потеки на стене переходили в густую лужу на полу. Кровь уже засохла.

«У нас в отряде восемь офицеров было… – пришло на ум Украинскому. – Командир – раз, замполит – два…»

Вдруг голова офицера качнулась из стороны в сторону и начала подниматься. Но Украинский не закричал. Вероятно, он уже миновал какой-то внутренний барьер, после которого ему все стало безразлично.

– Товарищ старший лейтенант?! – беззвучно прошептал Сергей Михайлович, в ужасе узнав начальника особого отдела погранотряда. Того самого офицера, что разглядел в младшем сержанте Украинском будущего чекиста. – Товарищ старший лейтенант?!

Глаза покойника уставились на Сергея Михайловича.

– Просрали Родину, боец, – глухо сказал старлей.

Неожиданно тишину Ленинской комнаты разорвал телефонный звонок.

– Наши!..

Магическое слово «наши» наполнило сосуды Украинского новой порцией адреналина. «Только дотянись до трубки и позови на помощь. Только дотянись и позови – и они сейчас же придут». Как в рассказе о военной тайне. Наши! Он рванул на звук звонка, как умирающая от голода змея за подраненной куропаткой, и уже коснулся пальцами черного эбонита трубки, когда кто-то схватил его за плечо. Схватил и затряс. Украинский заорал как человек, падающий живьем в горнило мартеновской печи, и попытался вырваться.

– Сережа! – голос жены доносился откуда-то издалека, еще сонный, но уже несколько испуганный, – Сережа?!

Украинский открыл глаза. Он лежал в своей кровати мокрый от пота до такой степени, что можно было заподозрить все что угодно.

– Сереженька? Да что с тобой?