Три родины

И с этим жильем было связано немало интересных и запоминающихся моментов. Это был год 70-летия службы уголовного розыска. В наш город из Москвы прибыла съемочная группа Центрального телевидения для работы над местным фрагментом документального фильма о героическом авангарде советской милиции. Как обычно, я узнал об этом в последнюю очередь, одновременно с категоричным приказом высокого начальства. Никакие аргументы о сложной оперативной обстановке и чрезмерной загруженности, о десятках более достойных, фотогеничных и говорливых сотрудников службы, мечтающих о славе и известности, не помогли. Не подействовала даже моя вполне реальная и правдоподобная угроза наговорить москвичам много лишнего, что обязательно не понравится руководителям, «кинувшим меня под танк», даже не спросив согласия. После краткого и язвительного ответа начальника городского отдела УР: «У нас теперь гласность и демократия, перестройка и ускорение. Говори, что считаешь нужным, все равно лишнее вырежут!» – мне было приказано отбыть в распоряжение уже ожидавших в микроавтобусе киношников. Ребята из съемочной группы, в отличие от своих предыдущих коллег, с которыми мне уже приходилось сталкиваться, оказались вполне адекватными, лишенными столичного снобизма и высокомерия, профессионалами и интересными собеседниками. За несколько часов катания по городу, мы успели поговорить не только на злободневные темы в рамках сюжета будущего фильма, но и обменяться мнениями по многим вопросам общественной и частной жизни. И столичной, и провинциальной. Под конец я уже настолько освоился, что практически, не обращал внимание на постоянно работающую камеру. Режиссер предупредил меня, что, естественно, не все записанное войдет в окончательный вариант фильма. У них много материала и по другим городам. Я ответил, что полагаюсь на их профессионализм и никаких предложения и условий выдвигать не собираюсь. Взглянув на часы и удивившись, тому, как быстро пролетело время, я сообщил им, что у меня сегодня тоже небольшой юбилей – три года моей женитьбы. Чтобы сэкономить время, попросил их подъехать к ближайшему цветочному киоску за букетом и завезти меня домой. Они с удовольствием согласились. Распрощавшись у дома, я быстро завернул за угол и позвонил в дверь. Когда открывшая ее жена, мельком взглянув на меня с букетом, округлила от страха и удивления глаза, глядя куда-то через мое плечо – я тоже резко обернулся. Не давая мне опомниться, режиссер и оператор, продолжая съемку, легко втолкнули меня внутрь и бесцеремонно обратились к жене. Сначала с поздравлениями, потом и с множеством других вопросов. Представив себе, что увидят на экране миллионы советских телезрителей, я, наверное, впервые пожалел, что гордился тем, что я – бедный, но честный мент. Режиссер профессионально успокоил жену, разрядив обстановку заверениями, что будущий фильм обязательно поможет быстрее получить собственное достойное жилье. Жена тоже работала журналистом и училась на журфаке МГУ, поэтому через несколько минут они уже мирно и профессионально общались на своей волне. Накануне праздника фильм дважды показали по центральным всесоюзным каналам. Как я и предполагал, критические моменты в нем были сведены к разумному минимуму, а сцена в квартире, наоборот, неоправданно детализирована и растянута. Было много комментариев коллег и знакомых. Новую квартиру после этого, мне, разумеется, никто не дал. Руководство сдержанно пообещало сделать все, что в их силах. Зато, мне стали приходить письма со всех концов нашей необъятной Родины. Ветеран ВОВ и Угро из Литвы, с сожалением и грустью писал мне о том, что даже в самые тяжелые военные и послевоенные годы, власть и милицейское руководство намного внимательнее относились к операм Угро, быстрее и эффективнее решали все их бытовые вопросы.

Из просторной комнаты в полнометражной квартире по улице 40 лет Советской Украины, гостеприимные хозяева с редкой фамилией Блиммель, досрочно выселили мою семью под благовидным предлогом неожиданного приезда их близких родственников. Но я прекрасно понимал, что за ним скрывались другие мотивы и причины. Хозяин явно испытывал ощутимый дискомфорт от моего статуса и образа жизни. Уже после вселения, на всякий случай пробив его по нашим оперучетам, я узнал о его старой судимости и приторговывании самогонкой. Такое соседство напрягало обе стороны. Последней каплей был анекдотический казус с жареной картошкой. Вернувшись с работы под утро, я без задней мысли, по ошибке, опустошил хозяйскую сковородку, оставив квартиросдатчика без завтрака. Я понятия не имел, что наша, очень похожая сковородка, убрана с плиты в холодильник.