Три ролика магнитной ленты

Каждый день в конце смены приходит учетчица и приносит корешки от нарядов. Ее зовут Ниной, а лет ей восемнадцать, и ходит она по участку такая важная и неприступная, будто самый главный начальник. Ребята над ней подтрунивают. Она же словно не слышит и не видит их.

Подойдет к верстаку и, не глядя на тебя, скажет:

— Возьмите, Журавин, ваши корешки.

— Благодарю! — отвечаю ей в тон.

Поведет плечиком и пойдет дальше.

Корешки от нарядов — документ. В них стоят расценки на выполненные работы. Я аккуратно складываю их и храню в тумбочке. И жду получку. Скорее бы!

И вот наступил долгожданный день!

Ковалев вручил расписку, поздравил меня, и я тут же помчался получать деньги. Возле кассы выстроилось человек пятнадцать. Очередь двигается невыносимо медленно. С нетерпением заглядываю в окошко.

Первая получка! Деньги, заработанные собственными руками! Можно купить что угодно. Здорово! У меня никогда не было сразу столько денег. Новенькие бумажки приятно щелкают и шелестят под пальцами. Чувствую себя взрослым, самостоятельным человеком.

В пять часов, едва прогудел гудок, выскочил из цеха. У проходной догнал Костя Бычков.

— Сколько получил?

— Сто шестьдесят рублей! — гордо ответил я.

— Ого! Для начала неплохо. Такое дело нужно обмыть.

— Что нужно?

— Я говорю, в честь этого по сто пятьдесят граммов опрокинуть полагается, — пояснил Костя.

Я замялся, не зная, что ответить.

— Не подумай плохо. На свои приглашаю.

— Да что ты, Костя! — смутился я. — Ты не сердись. Просто не могу… Ну, понимаешь, дома ждут… В другой раз. Ладно?

Костя пожал плечами:

— Дело хозяйское. Я не напрашиваюсь.

Костя сунул руки в карманы брюк и удалился, насвистывая. Я почувствовал себя неловко. Костя, наверное, обиделся. Нехорошо получилось.

Настроение упало. Торжественности как не бывало. Заглянул в магазин, купил конфет и печенья. Вечером пили чай. Женька с удовольствием уплетал конфеты. Мать рассуждала вслух:

— Теперь малость полегче жить будет. Глядишь, какую-нибудь вещицу справим. Тебе костюм выходной нужен, да и туфли.

— И мне костюм? — спросил Женька.

— Тебе маленько погодя, — ответила мать.

— Ладно, — согласился Женька.

— Мама, а тебе ведь зимнее пальто нужно, — сказал я.

— Где же мы на все сразу денег-то возьмем? Мне потом. Вас бы мало-мальски приодеть.

После ужина мать рассказывала всякие смешные истории.

Мне было пять лет, когда родился Женька. Перед тем как матери уйти в больницу, отец сказал:

— Кого ты больше хочешь, сестренку или братишку?

Я подумал и спросил:

— А они в школу ходят?

— Нет, — сказал отец. — Совсем маленькие.

— Тогда не хочу никого. Мне нужно школьного братишку, как у Вовки. Чтоб на велосипеде катал.

Мама рассказала, что я в детстве очень любил есть яйца. И сырые, и всмятку, и крутые — в любом виде. От этого у меня появилась золотуха. Я хвастался перед мальчишками, что у меня золотуха и что она от слова «золото». А Женька наоборот, не любил их. Он и теперь в рот не берет.

Женька притащил потрепанный семейный альбом. Многие фотографии выцвели, поблекли. Их много, разложены они по годам. Каждая фотография навевает воспоминания.

На снимке сорок первого года отец запечатлен в последний раз. Взгляд веселый, молодой. Всматриваюсь в лицо, стараюсь уловить живые черты, а он точно спрашивает: «Ну, как, орел, дела? Воюешь?! Воюй, трудись!»

Эх, был бы отец жив, уж ему-то я порассказал бы про завод.

Пути расходятся

Удивительная штука чугунная пыль. Вымоешь руки после работы, как полагается, с мылом, даже мочалочкой потрешь, посмотришь — чистые. Но пройдет час-другой, и они опять становятся грязными, словно их и не мыл. Ковалев объяснил, что в чугуне имеется много углерода, он въедается в кожу, а потом постепенно выделяется.

Руки мои немного загрубели, на ладонях появились твердые мозоли и ссадины. Ох и много их было в первые дни! Ударишь молотком по зубилу, а он сорвется и по пальцам. Костя смеялся надо мной.

— Что! Раз по металлу да два по слесарю? Терпи, парень!

Костя и не смотрит, куда бьет молотком, а ничего. У меня так не получается.

Мозолистые, натруженные, покрытые шрамами руки олицетворяют великую, неизбывную силу. Они и гнутся-то плохо, будто неживые, а все могут делать. Я помню: у моего отца были такие руки.

Своей рабочей спецовки я не стыжусь. Она изрядно пропиталась пылью, фуфайка замаслилась. Я даже горжусь — совсем стал похож на настоящего рабочего.

С Леной не виделся целых две недели. В прошлую субботу купил билеты в кино, пришел к ней и не застал дома.

— Она ушла гулять, — сказала Нина Александровна. — Друзья позвали… Да, кажется, на концерт. А что тебя так долго не было видно? Много занимаешься? Леночка говорила, ты хорошо учишься.

Я смутился и тихо ответил:

— Я теперь не учусь.

— У вас каникулы? — удивилась она.

— Нет, я работаю.

— Работаешь?! Где?..

— На заводе.

— Боже мой! Боже мой! С таких лет на заводе. Подумать только!.. Ах, да, я понимаю. У тебя ведь, кажется, нет отца. Маме помогаешь? Похвально!

Она сочувственно покачала головой.

— А Леночки нет. Да, очень жаль.

Я попрощался.