Три счастья. Книга для детей и взрослых

– Споффорт учил нас подавать, а Блэкхэм показывал, как защищать калитку. Когда я был помоложе, мы всегда ставили дополнительного игрока. Назывался он второй бьющий и стоял позади защитника. Я был полным, плотным мальчиком, поэтому играл вторым бьющим. Мячи отскакивали от меня, будто я им матрас или подушка.

Восторженный смех.

– Когда появился Блэкхэм, защитники поняли, что надо учиться останавливать и отбивать мяч. Вторых бьющих не было уже даже в первой лиге. Скоро нашлись неплохие защитники вроде Альфреда Литтелтона или Макгрегора, но именно Блэкхэм научил нас мастерству. Когда Споффорт с копной рыжих волос подавал с одного края, а Блэкхэм, с развевавшейся над перекладиной черной бородой, на другом краю поля готовился принять мяч – это надо было видеть, доложу я вам.

Молчание. Ребята пытались представить себе это зрелище. Парнишка вдруг испугался, что Папа уйдет, поэтому он быстро задал новый вопрос. Если Папину память постоянно не освежать, неизвестно, сколько еще он с ними пробудет.

– А что, до Споффорта не было классных подающих?

– Да были, мой мальчик, и немало. Но он привнес много нового. Особенно смену темпа, когда по его шагу до последней секунды не ясно, какую он сделает подачу. То ли быструю, как молния, то ли медленную, но с хитрой закруткой мяча. Но с точки зрения владения подачей я считаю, что лучшим подающим был Альфред Шоу из Ноттингема. Говорили, что из трех бросков он два раза умудрялся попадать в полукрону!

– Ух ты! – затем вступает Толстик. – А в чью полукрону?

– Да в чью угодно.

– А полукрону он брал себе?

– Нет, нет, с чего бы это вдруг?

– Потому что он в нее попал.

– Полукрону всегда кладут, чтобы в нее целились, – объясняет Пар-нишка.

– Нет, нет, не было никакой полукроны. Ребята затевают спор на пониженных тонах.

– Я тебе говорю, что он мог попасть в любой предмет размером с полукрону.

– Пап, а пап? – спрашивает один из них, увлеченный новым поворотом темы. – А он мог попасть в мысок бьющему?

– Да, малыш, вполне мог.

– Тогда, наверное, он всегда туда целился! Папа рассмеялся.

– Вот, оказывается, почему старина ВиДжи всегда стоял с задранным вверх носком левой ноги.

– На одной ноге?

Джордж Крукшенг. Танец фей

– Да нет же, Толстик. Пятка на земле, носок кверху.

– Пап, а ты знал ВиДжи?

– О да, я был с ним знаком.

– Он был хороший?

– Это был замечательный человек. Такой, знаешь, большой школьник, прятавшийся за густой черной бородой.

– А за чьей бородой?

– Ну, я хотел сказать, что это он носил густую черную бороду. Он хоть и походил на предводителя пиратов из ваших книжек с картинками, но обладал добрым сердцем, словно у ребенка. Я слышал, что он умер, и все из-за этой проклятой войны! Великий старина ВиДжи!

– Пап, а правда, что он был лучшей битой в мире?

– Конечно, правда, – ответил Папа, начиная увлекаться к великой радости маленьких заговорщиков. – Не было лучшего бьющего до ВиДжи и больше никогда не будет, мне кажется. Он отбивал не рядом с калиткой на выровненных полосах, как теперь. ВиДжи играл тогда, когда линии были все в маленьких бугорках и нужно принять мяч прямо на биту. Не мог же он стоять и думать: «Ну ладно, я знаю, куда и как отскочит мячик!» Да уж, вот это был крикет так крикет, не то что нынче.

– Пап, а ты видел, как ВиДжи набирал сотню? – Ха, видел! Да я принимал от него мячи и чуть было не расплавился, когда жарким августовским днем он набрал сто пятьдесят очков. С полкило вашего папы осталось на том раскаленном поле. Но я любовался его игрой и всегда расстраивался, если он получал штрафное очко, даже если и играл против его команды.

Эдуард Холлидей. Конец сезона

– А он что, получал штрафные очки?

– Да, милый. В первый же раз, когда я играл за него, ему засчитали отбив ногой, прежде чем он начал пробежку. И всю дорогу к павильону, где находится скамейка удаленных, он высказывал арбитру, что он о нем думает, а его черная борода развевалась на ветру, словно флаг.

– А что он думал об арбитре?

– Ну, гораздо больше, чем я тебе могу сказать, Толстик. Однако смею заметить, что он имел полное право возмущаться, потому что подающий был левша и закрутил мяч почти что за калитку, так что очень трудно отбивать, если это не сделать ногой. Впрочем, для вас это китайская грамота.

– А что такое китайская гламота?

– Ну, это то, что для вас очень сложно. Ладно, я по-шел.

– Нет, пап, пап, не уходи, погоди! Расскажи нам про Боннера и его коронный прием.

– А, так вы и об этом слышали!

Из темноты раздался тихий умоляющий дуэт:

– Пап, ну пожалуйста!

– Не знаю, что мама скажет, если нас застукает… Так о чем это вы?

– О Боннере!

– Ах, о Боннере! – Папа задумчиво воззрился во тьму и увидел зеленые поля, золотистый свет солнца и великих спортсменов, давно ушедших на покой. – Боннер был удивительный человек. Настоящий великан.

– Такой же, как ты, папа?

Отец подхватил старшего сына на руки и ласково его встряхнул.

Китайская грамота