Три секунды

На кладбище, наверное, было красиво. Солнце пробивалось сквозь зелень высоких платанов; прямые, недавно выровненные граблями гравийные дорожки, в центре аккуратно подстриженных прямоугольных газончиков — надгробные камни, тихо ждавшие посетителей. Но эта красота была иллюзорной и при ближайшем рассмотрении оборачивалась угрозой, тревогой, беспокойством, а посетители сменили лейки и цветы на пулеметы и черные маски. Эдвардсон встретил Гренса у ворот, и оба заспешили к белой церкви, к высоким ступеням перед закрытой деревянной дверью. Эдвардсон протянул Гренсу бинокль, молча подождал, пока комиссар отыщет нужное окно.

— Вон та часть мастерской.

Гренс передал бинокль Херманссон.

— В той части мастерской всего одна дверь. Если брать заложников… оттуда не сбежишь.

— Мы слышали, как они разговаривали.

— Оба?

— Да. Они живы. Поэтому на штурм идти нельзя.

Помещение справа от входа в церковь было не особенно просторным, но только там сейчас можно было устроить штаб-квартиру. Обычно здесь собирались перед погребением скорбящие родственники, здесь ждали церемонии бракосочетания женихи и невесты. Пока Свен и Херманссон отодвигали стулья к стене, Эдвардсон подошел к маленькому деревянному алтарю и развернул на нем сначала план тюрьмы, а потом — подробный план мастерской.

— Его видно… все время?

— Я бы мог в любую минуту приказать своим снайперам выстрелить. Но расстояние слишком велико. Тысяча пятьсот три метра. А прицельная дальность нашего оружия — шестьсот метров максимум.

Эверт Гренс положил палец на чертеж, на окно. Только оно сейчас связывало их с человеком, который всего несколько часов назад убил другого человека.

— Он знает, что мы не сможем стрелять отсюда… и за решетками, за пуленепробиваемым стеклом… он чувствует себя в безопасности.

— Он думает,что он в безопасности.

Гренс посмотрел на Эдвардсона.

— Думает?

—  Мыне можем его достать. А наше оружие— сможет. Но оно пока не здесь.

На большом столе для совещаний в угловом кабинете правительственной канцелярии лежал чертеж. Чертеж был хорошо освещен, электрический свет мешался со светом из высоких окон, откуда открывался вид на воды Норрстрёма и Риддарфьердена. Фредрик Йоранссон расправил складки на жесткой бумаге и подтолкнул план к центру стола, чтобы было видно начальнику Главного полицейского управления и заместителю министра.

— Вот это здание, ближе всех к стене, — корпус «В». А это — верхний этаж, здесь видно мастерскую.

Трое склонились над столом, пытаясь благодаря листу бумаги сориентироваться в месте, где никогда не были.

— Значит, Хоффманн стоит здесь. Возле него, на полу, лежат заложники. Один заключенный и один тюремный инспектор. Полностью раздетые.

У присутствующих с трудом укладывалось в голове, что вот эти прямые черточки на плане означают людей, которым угрожает смерть.

— Эдвардсон говорит, после прибытия дежурной группы спецназа Хоффманн несколько раз показывался в окне в полный рост.

Йоранссон снял со стола несколько папок — тонкие и одну толстую, с тюремными досье — и разложил их на стульях, чтобы освободить место на столе; когда места все же оказалось недостаточно, он, следом за папками, убрал термос и три пустые чашки. Потом развернул карту поселка Аспсос и фломастером прочертил прямую линию от больших четырехугольников, обозначавших тюремные строения, через открытое зеленое пространство к четырехугольнику, отмеченному крестом.

— Церковь. От тюрьмы — ровно тысяча пятьсот три метра. Единственное место для снайперской стрельбы. Эдвардсон уверен, что Хоффманн знает об этом. Знает, что винтовки полицейских до него не достанут. Именно это он дает нам понять, когда встает перед окном.

В термосе еще осталось немного кофе. Заместитель министра взяла чашку, налила до половины. Потом поднялась, походила по кабинету, посмотрела на своих гостей.

— Вы должны были доложить мне об этом еще вчера. — Ее голос был очень тихим.

Она не ждала ответа.

— Из-за вас мы все оказались в ловушке.

Ее трясло от злости; она посмотрела на одного, потом на другого и еще больше понизила голос:

— Вы вынудили его действовать. Мне тоже придется действовать. У меня нет выбора.

Не сводя взгляда со своих гостей, замминистра пошла к двери.

— Я вернусь через пятнадцать минут.

Каждая ступенька была мучением, а когда Гренс увидел алюминиевую лестницу, которая упиралась в ведущий на башню люк, негнущаяся нога забастовала окончательно — в нее впилась такая боль, что думать ни о чем другом стало невозможно. Гренс ничего не сказал, когда поскользнулся на первой же перекладине, и ничего не сказал, когда через две перекладины сердце подскочило к горлу. С блестящим от пота лбом, с немеющими руками он выбросил свое тело на колокольню и до крови ударился головой о тяжелый чугунный колокол. Остаток пути до двери, ведущей на балкон, к прохладному ветерку, Гренс прополз на животе.

Сейчас в их распоряжении были в общей сложности сорок шесть полицейских — перед тюрьмой, в тюрьме, возле церкви… Двое находились здесь, на колокольне. Снайперы с биноклем, направленным на окно третьего этажа на фасаде корпуса «В».