Три секунды

Пит стоял между двумя голыми телами. Он нагнулся к одному из них и говорил в усталые немолодые глаза, пока те не стали осмысленными и человек не начал подниматься. Тюремный инспектор по фамилии Якобсон с перекошенным от боли лицом выпрямил колени, спину и пошел туда, куда указывал террорист, мимо трех мощных бетонных столбов, за стену возле входной двери, в защищенную часть помещения, бывшую чем-то вроде склада — там громоздились картонные коробки с ярлыками поставщиков рабочих инструментов и запчастей к станкам. Там Хоффманн велел ему сесть (Якобсон двигался недостаточно быстро, и Хоффманн со злостью толкнул его), потом Якобсон привалился спиной к стене и вытянул ноги, чтобы их легче было связать. Пожилой охранник несколько раз пытался в отчаянии достучаться до своего мучителя, спрашивал — за что, как, когда, но ответа не получил. А потом долго следил за молчаливой спиной Пита Хоффмана, пока та не скрылась где-то между сверлильным станком и верстаком.

Гадский грохот. Гренс затряс головой. В грохоте прослеживался ритмический рисунок. Эти идиоты две минуты колотили в двери, потом ждали одну, потом снова — две минуты грохота. Поэтому Гренс следом за Эдвардсоном вошел в будку охранников и плотно закрыл дверь. Два маленьких монитора, стоящие рядом на письменном столе, показывали одну и ту же картинку — чернота, камера повернута к стене мастерской. Комиссар потянулся к кофеварке с фильтром; стеклянный кофейник был холодным, на дне плескалась коричневая вязкая жижа. Гренс перевернул кофейник вверх дном и подождал, пока коричневое медленно стечет в нечистый стаканчик. Он предложил половину Эдвардсону, но все досталось ему одному. Гренс отпил, проглотил. Не особенно вкусно, но достаточно крепко.

— Да? — Он опустошил почти белый стаканчик, когда перед ним зазвонил городской телефон.

— Комиссар Гренс?

Гренс огляделся. Идиотские камеры, чтоб их. Дежурный на центральном посту видел, как он входит в будку, и перевел звонок сюда.

— Да.

— Узнали меня?

Гренс узнал этот голос. Бюрократ, сидящий на несколько этажей выше в полицейском здании Крунуберга.

— Узнал.

— Говорить можете? Там что-то страшно грохочет.

— Могу.

Он услышал, как начальник Главного полицейского управления покашливает.

— Ситуация не изменилась?

— Нет. Мы хотим действовать. Мы могли бы действовать. Но сейчас у нас не те профессионалы. И очень мало времени.

— Вы требовали военного снайпера.

— Требовал.

— Поэтому я и звоню. Запрос лежит на столе передо мной.

— Минуту.

Гренс пошептался с Эдвардсоном, попросил проверить, плотно ли закрыта дверь.

— Да?

— И я думаю, что нашел решение. — Начальник Главного полицейского управления замолчал, ожидая реакции Гренса, и снова заговорил после пустоты, которая разрешилась грохотом из коридора: — Только что я подписал трудовой договор. Чтобы заменить помощника комиссара, я на шесть часов нанял только что уволенного инструктора по стрельбе, военного снайпера, который до настоящей минуты нес службу в шведской лейб-гвардии в Кунгсэнгене. В качестве помощника комиссара он должен будет оказывать содействие Аспсосскому полицейскому округу. Снайпер только что покинул Кунгсэнген на вертолете и минут через десять-пятнадцать приземлится возле Аспсосской церкви. Когда срок его службы истечет, ровно через пять часов пятьдесят шесть минут, его тем же вертолетом доставят назад, в Кунгсэнген, чтобы он занял новообразовавшуюся, но еще свободную вакансию инструктора и военного снайпера.

Он услышал его, когда тот был еще маленькой круглой точкой на безоблачном небе. Пит подбежал к окну; точка росла, звук становится громче, и наконец сине-белая махина приземлилась в высокую траву между оградой тюрьмы и кладбищем. Пит смотрел на тех двоих, что ждали высоко на церковном балконе, на вертолет и на бегущих к нему полицейских, он слышал тех, кто перемещался по крыше у него над головой, и тех, кто стоял за дверью. Теперь все были на местах. Хоффманн проверил, крепко ли связаны руки и ноги безымянного заключенного, потом подбежал к стене, отделявшей примитивный склад от мастерской, и рывком поставил пожилого инспектора на ноги. Заставил его повернуться к камере, объектив которой был направлен в стену; повернув ее к себе, Хоффманн проследил, чтобы и его рот, и рот охранника были видны, и заговорил.

Он шел, слегка наклонившись вперед, в серо-белом камуфляже. На вид лет сорок, представился как Стернер.

— Я не могу этого сделать.

Пока они шли к церкви и поднимались по деревянным ступенькам и алюминиевой лестнице, Гренс описал драму с заложниками так: если все пойдет к чертям, то это «все» должно закончиться одним-единственным выстрелом с колокольни.

— Не можете? Это еще почему?

Военный снайпер, которому еще пять часов тридцать восемь минут предстояло числиться полицейским, шагнул на узкий балкончик и сменил тех двоих, что уже были там.