Три секунды

— Я думал об этом. Конечно, это мастерская, там солярка. Может быть, дым был из-за нее. Но такой грохот… ничего.

Лицо Якобсона из белого стало пепельно-серым, по лбу потекли крупные капли пота.

Врач встал возле кровати.

— Он больше не выдержит. Еще один вопрос, и хватит.

Свен кивнул. Последний вопрос.

— Все время, что Хоффманн удерживал заложников, он молчал. Никаких контактов. А в конце заговорил. «Я их убью».Нам это непонятно. Удалось ли вам поговорить с ним? Было хоть что-нибудь, что напоминало бы разговор? Мы не можем понять этого странного молчания.

Охранник, лежавший в больничной кровати с израненным пепельно-серым лицом, медлил с ответом. Свену показалось, что он умирает; врач знаками велел Свену прекратить, и вдруг Якобсон поднял руку — он хотел продолжать, хотел ответить еще раз.

— Он звонил.

Якобсон посмотрел на Свена, на Эверта.

— Он звонил. Из кабинета в мастерской. Два раза.

Эверт Гренс второй раз за сегодняшнее утро подъезжал к Аспсосу, к огромной тюрьме.

Они со Свеном заплатили за горький чай, за белый хлеб с жареными фрикадельками, рассыпанными по чему-то, что, по словам Свена, было фиолетовым свекольным салатом, и сели в кафетерии, располагавшемся в холле больницы. Оба молча ели, обдумывая слова Якобсона. По словам контуженного инспектора, Хоффманн дважды покидал заложников и заходил в кабинет при мастерской. Он смотрел на них через стеклянную стенку, пока брал со стола телефонную трубку. Разговаривал он оба раза секунд по пятнадцать: один раз в самом начале (террорист велел заложникам не двигаться и стал пятиться к кабинету, наставив на них револьвер) и еще раз — непосредственно перед взрывом. Голый, со связанными за спиной руками охранник видел со своего места за внутренней стенкой, как Хоффманн снова звонит, причем явно нервничает. Всего несколько секунд, но Якобсон был уверен: впервые за все время драмы Хоффманн колебался и нервничал.

На парковке, всего несколько часов назад тихой и пустой, теперь не осталось свободных мест, в одну из самых строго охраняемых тюрем Швеции пришло утро. Гренс поставил машину на лужайке возле каменной ограды. Дожидаясь Сундквиста, он позвонил Мариане — та третий день собирала материал по делу об убийстве на Вестманнагатан. Днем дело надо передать прокурору, чтобы тот решил, будет ли оно и дальше считаться делом первоочередной важности.

— Отложи-ка ненадолго то, чем ты сейчас занимаешься.

— Огестам вчера был здесь. Он хочет забрать материалы сегодня после обеда.

— Херманссон!

— Что?

— Огестам получит резюме, когда ты его напишешь. Отложи его.Сделай список всех исходящих звонков из Аспсосской тюрьмы в промежуток от восьми сорока пяти до девяти сорока пяти утра и в промежуток от половины второго до половины третьего дня. Потом отследи эти звонки. Я хочу знать, о каких мы можем забыть, а какие сделал некто, кто мог звонить из кабинета при мастерской.

Гренс ожидал, что Мариана станет возражать.

Но она не стала.

— Хоффманн?

— Хоффманн.

В прогулочном дворе было полно заключенных — первая половина дня, весеннее солнце; зэки сидели кучками, смотрели в небо, их щеки понемногу краснели. У Гренса не было охоты выслушивать глумливые реплики тех, кого он когда-то давно выслеживал и допрашивал, и он выбрал подземный путь, коридор с бетонными стенами и воспоминания о другом расследовании, о котором ни Гренс, ни Сундквист не говорили, но думали. Пять лет назад они тоже шли вот так, бок о бок; в тот раз отец прикончил убийцу своей дочери, и его приговорили к долгому тюремному заключению. Картины того расследования то и дело всплывали в памяти Гренса, доводя его до остервенения. Случаются и такие расследования.

Гренс и Сундквист вышли из подземелья; на лестнице корпуса «В» их оглушила тишина. Грохота, бесившего Гренса, больше не было. Они прошли изолятор строгого режима — «В1», обычные отделения в «В2»; везде было безлюдно. Заключенных эвакуировали в корпус «К», и они останутся там, пока здание, в котором еще гудело эхо взрыва, будет огорожено лентой: место преступления, часть расследования.

Четверо криминалистов ползали по сгоревшему помещению, исследуя пятна сажи на некогда белых стенах. Запах солярного масла въелся намертво; густой и острый, он напоминал о том, что еще вчера здешним воздухом можно было отравиться. Нильс Кранц оторвался от фрагментов смерти, сосредоточенный и серьезный. Ни Эверт, ни Свен никогда не видели, чтобы он смеялся. Кранц был из тех, кто управляется с микроскопом лучше, чем с бокалом коктейля.

— Идите за мной.

Кранц ушел к окну, откуда было видно внутренний двор тюрьмы, сел на корточки перед стеной, в который виднелась дыра размером с грейпфрут, повернулся и показал на другую сторону помещения.

— Значит, выстрел пробил окно вон там. Это окно, которое вы видели с колокольни и которое Хоффманн выбрал, чтобы светиться перед полицейскими. Зажигательные и разрывные снаряды, начальная скорость — восемьсот тридцать метров в секунду. От выстрела до попадания — три секунды.