Три секунды

Вильсон шагал по коридору следственного отдела. Ему было тревожно; перед кабинетом Гренса он замедлил шаг — как всегда в последние дни, с любопытством поглядывая на пустой кабинет с музыкой, которой больше не было. Вильсон хотел знать, чем занимается комиссар, расследующий убийство на Вестманнагатан, что ему известно и сколько еще времени пройдет, прежде чем он начнет задавать вопросы, на которые не получит ответа.

Вильсон вздохнул. Дети, да еще такие маленькие… скверно. Его работа заключалась в том, чтобы толкать агентов на риск — от добытой ими информации зависели действия полицейских, но он не был уверен, что Пит до конца сознает, чтоможет потерять. Они слишком сблизились, и теперь Вильсон беспокоился за него — по-настоящему.

Если что-то случится, ты прекращаешь работу.

Если кто-нибудь узнает, кто ты, у тебя будет новое задание.

Выжить.

Вильсон запер дверь своего кабинета и включил компьютер, безопасности ради отсоединенный от интернета. Пока двое мальчишек тянули отца за руки каждый к себе, он объяснял Питу, что некоторое время у них не будет связи — он вернется в Федеральный учебный центр в Южной Джорджии, чтобы продолжить занятия, прерванные два дня назад. Вильсон не был уверен, что сидящий перед ним человек слушает его. Человек этот говорил «да», кивал, но мыслями был уже на пути к дому, к своему последнему вечеру на свободе. На экране открылся новый документ; Вильсон начал писать секретное донесение, которое через интенданта Йоранссона должно попасть к шефу полиции лена, после чего исчезнуть с жесткого диска его собственного компьютера, — донесение о том, как находящийся в розыске особо опасный преступник был взят с тремя килограммами польского амфетамина в багажнике. Это донесение до завтрашнего дня никуда не уйдет, потому что события, о которых в нем сообщалось, еще не произошли.

Два часа он прождал у кухонного стола в одиночестве.

Пиво, бутерброд, кроссворд — но ничего не выпито, не съедено, не разгадано.

Хуго и Расмус давным-давно спали наверху, наевшись блинов с клубничным вареньем и немаленьким количеством взбитых сливок; он постелил им постели, открыл окна, и через пару минут мальчишки уже спали.

И вот он услышал шаги, такие знакомые.

Через сад, вверх по ступенькам крыльца, потом скрип — открылась дверь, и чуть заныло где-то внизу живота.

— Привет.

Какая красивая.

— Привет.

— Они спят?

— Пару часов как.

— Температура?

— Завтра пройдет.

Софья легонько поцеловала его в щеку и улыбнулась. Она не замечала, как рушится мир.

Еще поцелуй, в другую щеку, два раза, как всегда.

Она даже не чувствует, как этот чертов пол ходит ходуном.

— Нам надо поговорить.

— Прямо сейчас?

— Прямо сейчас.

Она еле слышно вздохнула.

— Разговор не может подождать?

— Нет.

— Давай лучше завтра. Я так устала.

— Завтра будет поздно.

Софья поднялась наверх, чтобы переодеться в мягкие штаны и толстый свитер с длинноватыми рукавами. Во всем мире ему, Хоффманну, больше никто не нужен — только она. Жена молча смотрела на него, забираясь в уголок кухонного дивана и ожидая, когда он заговорит. Он хотел приготовить что-нибудь, что пряно пахло бы Индией или Таиландом, открыть бутылку дорогого красного вина и только потом осторожно рассказать обо всем. Но Пит знал: ложь, в которой ему предстоит признаться, станет еще гаже, если замаскировать ее под уютную близость. Он потянулся вперед, обнял Софью, от нее сладко пахло, пахло Софьей.

— Я люблю тебя. Я люблю Хуго. Я люблю Расмуса. Я люблю этот дом. Это дорогого стоит — знать, что кто-то говорит про меня «мой муж», а кто-то — «мой папа». Я не знал, что такое бывает. Я привык, я без этого не смогу.

Софья еще больше сжалась, еще глубже забилась в угол дивана. Она поняла, что свою речь он отрепетировал.

— Софья, я хочу, чтобы ты меня выслушала. Но больше всего мне хочется, чтобы ты досидела до конца, не ушла прежде, чем я договорю.

Он отлично ориентировался в любой ситуации. Если как следует подготовиться, то ситуацию можно контролировать, а кто контролирует ситуацию, тот и принимает решения.

Но теперь…

Ее чувства, ее возможная реакция пугали его.

— Потом… Софья, делай что хочешь. Выслушай меня, а потом делай что хочешь.