Надзиратель отпер дверь; Хоффманн бросился вперед, нацелился и крепко прижал миниатюрный револьвер к глазу этой суки, которая таращилась на него через окошко в двери камеры.
— Твой сослуживец. — Он говорил шепотом. — Сюда должен прийти твой сослуживец.
Инспектор не шевелился. То ли не понял, что происходит. То ли испугался.
—
Хоффманн, не спуская глаз с личной рации на ремне у надзирателя, еще крепче прижал револьвер к закрытому веку.
— Эрик?
Инспектор понял. Осторожно махнув рукой, он еле слышно позвал:
— Эрик, подойди сюда…
Хоффманн коротко глянул на следующего надзирателя. Тот двинулся было им навстречу, но вдруг остановился, сообразив, что его коллега стоит неподвижно и что к его голове прижато что-то похожее на кусок металла.
— Подойди.
Надзиратель, которого звали Эрик, поколебался, потом пошел, взгляд вверх, в камеру слежения, картинку с которой видит сейчас дежурный на центральном посту.
— Еще так сделаешь — убью. Убью.
Пит еще сильнее прижал револьвер к глазу надзирателя, а другой сорвал с форменных ремней две пластмассовые штуки, которые давали единственную возможность поднять тревогу.
Надзиратели ждали, подчиняясь ему во всем. Оба понимали — Хоффманну терять нечего, тюремные охранники такое хорошо понимают.
Остался еще один.
Еще один человек, который мог свободно передвигаться по коридору. Хоффманн посмотрел на будку надзирателей. Третий по-прежнему смотрит в сторону, шея склонена вперед, как будто читает.
— Вставай!
Тот пожилой, седой, обернулся. Между ними было двадцать метров, но инспектор прекрасно понимал, что именно он видит. Заключенный держит что-то у головы надзирателя. Рядом неподвижно стоит и ждет второй.
— Тревогу не поднимать! Не запирать дверь!
Мартин Якобсон с трудом проглотил комок.
Его всегда занимало — что он будет чувствовать? Теперь он это знал.
Все эти чертовы годы он ждал нападения, по-идиотски тревожился из-за такой вот ситуации.
Спокойствие.
Он чувствовал спокойствие.
— Тревогу не поднимать! Не запирать дверь!
Тюремный инспектор Якобсон знал инструкции безопасности Аспсосской тюрьмы наизусть.
Сначала — запереть будку надзирателей изнутри.
Потом — послать сигнал тревоги на центральный пост.
Но в голосе (он слышал его) и мышцах (он видел тело) Хоффманна ощущалась агрессия. Якобсон знал, что зэк, который кричит, вцепившись в оружие, способен на насилие; Якобсон читал заключение Государственной пенитенциарной службы, читал дела своих подопечных с психопатическими склонностями, но жизни его коллег, человеческие жизни, значили неизмеримо больше, чем принятые раньше инструкции о безопасности. Поэтому Мартин не остался в будке, не запер дверь изнутри. Он не нажал ни на кнопку тревоги у себя на рации, ни на кнопку на стене. Вместо этого он медленно пошел вперед — куда указывала рука Хоффманна. Якобсон прошел мимо первой камеры, и кто-то снова заколотил в дверь, однообразный тяжелый звук покатился между стенами коридора. Какой-то заключенный среагировал на происходящее снаружи и устроил то, что зэки всегда устраивают, когда злятся, требуют внимания к себе или просто радуются какой угодно хрени, лишь бы не эта тоска. Стук поднялся во всех камерах, в двери начали колотить другие заключенные, которые понятия не имели, что произошло, но подключались к тому, что все-таки лучше, чем ничего.
— Хоффманн, я…
— Молчать.
— Может, мы…
— Молчать!
Трое надзирателей. Теперь они все рядом. Эти, которые во дворе… пройдет еще какое-то время, прежде чем они окажутся здесь.
Он прокричал в пустой коридор:
— Стефан!
Еще раз.
— Стефан, Стефан!
Камера номер три.
Истеричный голос резал слова и стены.
Стефан.
Всего в нескольких метрах, его и Хоффманна разделяет только запертая дверь.
Хоффманн крепче прижал револьвер к глазу молодого охранника, оружие чуть скользнуло.
Жидкость, слезы, он плачет.
— Поменяетесь местами. Ты войдешь туда. В третью камеру.
Охранник не двигался с места. Как будто не слышал.
— Открывай и заходи! Это все, что от тебя надо. Открывай, мать твою!
Охранник механически вынул связку ключей, уронил на пол, поднял, долго поворачивал ключ. Дверь медленно заскользила, он двинулся в камеру.
— Меняйтесь местами. Ну!
Стефан был гораздо выше и тяжелее Пита.
Он полностью заполнил дверной проем — темная тень с глумливой ухмылкой.
— Выходи!
Он не стал долго размышлять, ухмыльнулся, двинулся навстречу Питу — слишком быстро, слишком близко.
— Стой!