Три сердца и три льва

Он уже потерял костер из виду. Шагал напрямик, пытаясь сложить все, что увидел и узнал, в мало-мальски осмысленное целое. Конфликт Порядка с Хаосом выглядел чем-то большим, нежели религиозными распрями. Скорее это фактор, оказывающий огромное влияние на здешнюю жизнь. Хольгеру это напоминало второй закон термодинамики — Вселенная как физическое тело стремиться к хаосу и равномерному рассеянию энергии. Быть может, здесь эти тенденции нашли более… антропоморфное выражение. Минутку! Разве не так обстоит дело в его собственном мире? Чем он противостоял, сражаясь с фашистами, если не ожидавшим признакам прошлого, которых цивилизованное человечество считало погребенным навсегда?

Здесь схожий, с великими трудами установленный порядок пытались сломать дикие твари из Среднего Мира, жаждавшие распространить на весь мир Хаос, первобытное состояние, при котором возможно все, что угодно, не существует никаких законов и моральных запретов. По другую сторону баррикад встали люди чести и долга всегда готовые поддерживать и распространять. Порядок, безопасность, ответственность. Христианство, иудаизм, даже мусульманство всегда косо смотрели на магию — она более близка Хаосу, чем упорядоченной, управляемой законами физики природе. Но нужно отдать должное обеим сторонам: у науки были свои прихоти, у магии свои законы. И для строительства самолета, и для создания ковра — самолета необходимым был определенный ритуал. Мамаша Герда упомянула как-то, что сверхъестественное равнодушно служит кому угодно. Потому-то Роланд, умирая в ронсевальском ущелье, пытался сломать Дюрандаль — чтобы чудесный меч не достался маврам; переменив хозяина, грозное оружие не потеряло бы своей мощи…

Симметрия эта впечатляет. В родном мире Хольгера силы природы были могучими и постижимыми, а силы магии и психики — слабыми, неуловимыми. Здесь все обстояло как раз наоборот. Оба мира каким-то непостижимым образом составляли одно целое. И там, и здесь борьба Порядка с Хаосом достигла критической точки. Что касается силы, создавшей это подобие и единство — быть может, Хольгеру следует, пересилив себя назвать ее богом. Но он слабо разбирался в теологии. Предпочитал держаться вещей, которые поддаются практическому исследованию — дел повседневных, будничных проблем — насущных. А к таковым безусловно относился вопрос: зачем он здесь?

Разгадка постоянно ускользнула. Свою жизнь в родном мире он помнил с детства, с детских лет до перестрелки на берегу поблизости от Кронборга. Но у него была и другая жизнь — знать бы только, где и когда. Воспоминания о ней у него украли. Нет, скорее, они затаились глубоко в подсознании и всплывали лишь после сильного потрясения, в необычных ситуациях.

Снова он что-то вспомнил. Кортана. Где он слышал это имя? Ага от Гуги. Кортана — это меч. В нем скрыта великая магическая сила, но сейчас он укрыт где-то вдалеке от людских глаз.

"В древние времена, когда мечи сверкали на бранном поле, я держал Кортану в руке!"

Он обогнул дерево. И увидел фею Моргану.

Застыл, изумленный. Сердце колотилось, как молот. Моргана подошла ближе, купаясь в золотом свете, процеженном сквозь зеленые кроны. Она соткана из прекрасных красок, ее платье — как снег, ее уста — как кораллы, ее волосы — сверкающая черная глубь горного озера, взбудораженная бурей, Ее голос обволакивает:

— Здравствуй, Хольгер! Ах как много времени прошло!

Он пытался сохранить хладнокровие. Но не смог Моргана взяла его руку в свою, улыбнулась, и это был, как удар:

— Ах, как я скучала без тебя…

— Без меня? — его голос сорвался.

— О ком же другом речь? Ты что же, все забыл? — обращение на "ты" звучало в ее устах как нежная ласка. — Да, надолго же над тобой сомкнулась темнота… Очень долго тебя не было, Хольгер.

— Н-н-но…

Она засмеялась, и это был обычный человеческий смех — словно вся она была смехом в телесном обличье, нежным, теплым, покоряющим:

— Ах, твое бедное лицо! Немногие отважились бы схватиться с огнедышащим драконом. Позволь, я исцелю твои ожоги. — Моргана коснулась его лба. Боль. Волдыри исчезли. — Ну как, теперь лучше, правда ведь?

Ничего подобного. Он взмок от пота, застежка плаща сдавила горло. Он немного пришел в себя и различал теперь детали, но они были не из тех, что способны успокоить мужчину: белоснежное прекрасное лицо, кошачья грация движений, плавные изгибы фигуры.

— В мире, где тебе пришлось жить, ты набрался ужасных привычек! — она вынула трубку из его застывших губ, выколотила ее и заткнула ему за пояс. Ее ладонь оказалась на его плече: — Несносный мальчишка!

Хольгер чуточку опамятовался. Взрослые женщины не должны изображать расшалившихся котят. И с трубкой так обращаться не следует.

— Послушай, — прохрипел он. — Ты помогала Альфрику, а он что было сил старался меня убить. Чего же ты от меня хочешь?

— Чего может хотеть тоскующая по мужчине женщина? — она придвинулась ближе. Хольгер попятился, но уперся спиной в ствол дерева.

— Честно говоря, я не знала, что речь идет о тебе. Потому и помогала Альфрику. Но когда узнала все, поспешила отыскать тебя.

Он обтер пот со лба и резко сказал: