Три Шарлотты

– Никаких затей, – решили они, – ничего, кроме кофе или чая с сухарями. Ну, пожалуй, еще клубничное варенье или что-нибудь в этом роде. Но ни в коем случае не больше.

Компоты, кексы и мороженое начального периода были признаны неуместными и изгнаны со стола.

Кроме того, в моду вошел метод Бантинга (лондонский купец, проповедовавший систему воздержания от пищи, вызывающей отложение жира, в качестве средства для похудения), а дамы эти приближались к тридцати годам, некоторые даже перешли этот коварный возраст, когда жирок исподтишка подбирается к бедрам, рукам и лопаткам и, раз осев там, уже не исчезает. Но правило относительно стола мало-помалу извратилось так же, как и первоначальная цель так называемого «кружка». Чем меньше они читали, тем больше ели. Бекки Шефер, например, изобрела и предложила однажды своим гостям какой-то замысловатый компот. На следующем заседании, состоявшемся у Эффи Кэс, последняя подала этот компот в миниатюрных корзиночках из выдолбленных апельсинов. Половина кожицы была искусно срезана и от нее оставалась только тонкая полоска, шедшая через вершину и игравшая роль ручки корзинки. После таких достижений чай с сухарями отошел в область преданий. Правда, параллельно с этим некоторые члены бывшего «Кружка для совместного чтения» стали появляться все реже и реже и наконец совсем исчезли с горизонта. Эти отступницы были более серьезно настроенные участницы собраний. Что же касается Лотти Пейсон, то вся ее молодость и здоровье, вся ее сила и энергия были посвящены уходу за двумя старухами. Из них одна принимала это как должное, другая продолжала возмущаться и протестовать. «Кружок» давно перестал существовать для Лотти.

По утрам она отвозила мать на рынок в дряхлом электрическом автомобиле. Миссис Пейсон редко правила автомобилем. Ревматизм, от которого она страдала, сделал бессильной ее левую руку. Когда-то, в дни молодости, электромобиль считался отличным автомобилем, но долгие годы службы вконец расшатали его и отняли жизненную силу у ее батарей. Последние были теперь так же ненадежны, как старое усталое сердце, каждую минуту готовое остановиться. Для того чтобы справиться с непослушным стартером, требовались сильные молодые руки и хорошо тренированные мускулы. Когда Пейсоны тряслись в этой ревматической посудине, высокомерные, полные презрения автомобили с бензиновыми двигателями нетерпеливо гудели сзади, причем шоферы нередко отпускали оскорбительные шутки по адресу «погребальных дрог».

В этой-то колеснице Лотти обычно сидела у рынка, читая «Обозрение» (влияние судьи Бартон), в то время как миссис Пейсон вела продолжительные и ожесточенные переговоры с Густавом. Красное лицо Густава, выглядывавшее из огромного белоснежного фартука, становилось все краснее и заметно теряло свое добродушие по мере того, как миссис Пейсон нагружалась продуктами. Молодой картофель. Кусок бараньего огузка. Пучок латука. Корзинка персиков. Отрывки разговора доносились до Лотти.

– Накажи меня Бог, миссис Пейсон, ежели я наживаю на этом товаре больше двух-трех центов. Ведь мне-то жить тоже надо… Да ну, миссис Пейсон, вы просто не хотите купить! Эти персики совсем мягкие… А вот самые свежие, сегодня утром с Мичигана. Я их собственноручно выбирал.

Безапелляционный голос миссис Пейсон заявлял:

– Для варки годятся.

– Слушаюсь. Ваше дело. Вам их есть, не мне. Только не говорите завтра, что они оказались плохими.

Завалив покупками переднее сиденье автомобиля, миссис Пейсон пускалась в обратный путь, сердито ворча, Теперь Густав для нее больше не существует. Этакий разбойник! Двадцать семь центов за фунт баранины!

– Но, мама, Белла на прошлой неделе заплатила тридцать два цента. Помню, она говорила, что два или три года назад баранина стоила семь-восемь центов, а теперь – тридцать или тридцать два…

– О, Белла! Удивляюсь, что она хоть изредка покупает баранину! Вечно выходит из бюджета со своими грибными соусами, почками да бифштексами. В прежние годы я вела хозяйство целый месяц на те деньги, что она тратит за неделю. Не понимаю, как только Генри терпит…

Описанная процедура закупок занимала все утро, хотя и часа могло хватить с избытком. Возвратясь домой, миссис Пейсон обычно жаловалась на слабость. Покупки раскладывались на кухонном столе, и затем Гульда, их служанка, получала инструкцию:

– Положите латук в мокрую салфетку.

Гульда исполняла приказание.

– Вотрите немножко соли с уксусом в мясо.

Гульда уже занималась этим.

– Персики придется сварить.

Последнее было очевидно, так как служанка уже презрительно ощупала их большим и указательным пальцами. Все поведение Гульды явно указывало на обиду, вполне естественную для разумного существа, которому приказывают делать то, что понятно само собой. Миссис Пейсон, все еще в шляпе, слегка сдвинутой набок, милостиво принимала сухарик с сыром или ломтик баранины с булкой, поднесенные Лоттой для устранения слабости. Миссис Пейсон часто запивала это довольно внушительным бокалом шерри из запаса, присланного ее зятем Генри Кемпом.