Три шершавых языка

До какого-то отсчетной точки времени в его воспоминаниях все, что он помнил, – это то, как было приятно и тепло. Будто он плыл по мягкому течению пуховой реки времени, и больше ничего. Затем произошло какое-то странное событие. Он почувствовал, что его держат на руках не так бережно, как обычно в таких случаях, а грубо, очень грубо. Хотя он уже достаточно подрос и даже мог ходить сам, но его крепко сжимают в объятьях и трясут. Для себя Марк заключил, что это была его мать. Лицо, боже мой, какое у нее лицо, почему я не помню его? Я многое готов отдать, лишь бы вспомнить ее черты. Она что-то отчаянно пыталась говорить, успокоить, заставить замолчать его, разрыдавшегося ребенка. При этом она хватала ртом воздух, задыхаясь от… от бешеного бега!

В то же самое время за спиной ругались мужчины, почему-то громко и дерзко. Затем прогремели оглушительные хлопки, один, второй, третий, и мать еще крепче сжала его и еще сильнее принялась трясти. Что было с ее голосом? Раньше она так странно не говорила с ним. Запомнился еще болезненный холод, хотя и бросало в пот. Одеяло, проклятое одеяло! Оно постоянно закрывало ему лицо своим углом. Если бы не это одеяло, я навсегда запомнил бы ее и потом обязательно нашел.

И снова пропасть во времени и темнота. Всплыли в памяти какие-то омерзительные крашеные стены, до половины своей высоты. Незнакомые люди со строгими лицами на их фоне, размытыми, но точно строгими. На них была не менее строгая форма, и они о чем-то судачили между собой, изредка поглядывали в его сторону. Затем другие лица, не такие угрюмые, но в белой одежде, никогда не сулившей чего-то хорошего. Несмотря на все попытки казаться дружелюбными, доверия они все равно не внушали. Проходит еще какое-то время, какие-то неясные события следуют одно за другим, и вот он здесь. Один среди многих, одинокий посреди оголтелой толпы побритых наголо шалопаев.

В голове вспыхивали и приятные обрывки воспоминаний о прежних временах, но из них ничего толком сложить было нельзя. Отец виделся темным деловым костюмом, высоко нависавшим над ним. Его появления рядом были исключительно редки и не всегда складные. Грубо потрепав нежные волосики на голове Марка, он что-то говорил своим сильным басовитым голосом. Мать же была чем-то живым, парящим, игривым и разговорчивым. Ее появление в поле зрения всегда вызывало теплые чувства. Но лица, какие у них были все-таки лица? Смогу ли я узнать их, когда они вернутся за мной?

***

– Значит, тебя зовут Марк, – не выражая и доли интереса, обратился Курт к Марку ровно через два дня после ночных событий со спичками.

Он появился в дверях класса во время перемены и уставился на него, держа руки в карманах, когда сам Марк сидел за школьной партой.

– Да-да, я Марк, – хлопотливо ответил тот, не смея заглянуть в лицо собеседнику.

– Хм,.. покровитель людей и стад, – задумчиво произнес сам себе под нос Курт, но в конце его губы искривились в неприятной усмешке.

– Что? – не расслышав его, спросил Марк.

– Учись-ка ты как следует, вот что!

Глава 5

С тех пор Марка почти всегда обходили стороной. Первое время со всех углов слышался нескончаемый шепот, растревоженный противоречивым поступком Курта, казавшимся невероятным по своему благородству, если вспомнить, от кого он исходил. Он сильный, значит, должен бить слабых. Почему он защищает его, отчего он выбрал именно самого дохлого, никчемного слезника? Что он будет с ним делать? И эти вопросы загоняли в тупик детские голодные умы, а выходы из него создавали самые умопомрачительные догадки.

Стало ли теперь легче Марку? Ответ – нет! Категорически нет! Теперь у него появились заботы другого уровня, гораздо выше прежнего эмоционального барьера. Если раньше ему не приходилось много рассуждать: бьют – пускай бьют, надоест и отвалят. Теперь же Курт принуждал его совершать такие поступки, какие Марку прежде казались просто немыслимыми.

Началось все на третий день с того события, как Курт взял Марка под свое крыло. Вернее, начал эту чехарду событий на голову Марка один лихой смельчак, то ли обиженный жизнью, то ли по привычке, что хуже неволи. Он твердо решил докопаться до нашего героя, когда тот оказался в поле его зрения. Прозвище смельчака было Топор. И не потому, что вокруг него витал ореол кровопролитных историй, а скорее так склонялась его настоящая фамилия. Будучи почти на две головы выше Марка и в той же пропорции тяжелее, он нисколько не сомневался в себе и своей безнаказанности.

Заметив, как Марк одиноко стирает свою одежонку в раковине общего умывальника, он подошел к нему сбоку и стал давить его взглядом. Марк, разумеется, заметил его, но сделал вид, будто ничего исключительного не происходит. Тогда негодник задался поднять планку давления и резко отвесил Марку подзатыльник.

Марк не удивился, но бросил стирку и сделал полшага в сторону от источника неприятностей, так как на то время еще не умел себя защитить. Я уже рассказывал, обычно в таких ситуациях он по старой привычке терпеливо переживал все удары и тычки, которыми награждала его и так не веселая жизнь.