Три солдата

– Но зачем ты снял форму?

– Пойдем, по дороге обсудим все. Я тебе расскажу, как это было.

Эндрюс пожал руки старику и старухе. Розалина скрылась.

– Спокойной ночи! Благодарю вас! – сказал он и пошел за американцем по сходням.

Когда они шли по дороге, они слышали, как старик орал во все горло: «Буржуа на фонари, черт возьми!»

– Меня зовут Эдди Чемберс, – сказал американец.

– А меня – Джон Эндрюс.

– Как давно ты убежал?

– Два дня.

Эдди свистнул.

– Я удрал из дисциплинарного батальона в Париже. Они поймали меня в Шартре без паспорта.

– Ну а я уже больше месяца. Ты был в пехоте?

– Да. Я был в университетской команде в Париже, когда меня взяли. Но я не имел возможности объясниться. Мне не дали сказать ни одного слова. Меня пригнали в батальон без всякого суда. Был когда-нибудь в дисциплинарке?

– Нет, славу Богу, они пока меня не сцапали.

Они быстро шли по прямой дороге, пересекавшей равнину, под усыпанным звездами небом.

– Вчера было восемь недель, как я в отсутствии. Что ты на это скажешь? – сказал Эдди. – Видишь ли, дело было так. Часть, в которой я был, отправили домой, когда я лежал в госпитале, а проклятые черти записали меня в класс А и хотели послать в оккупационную армию. Боже мой, я чуть не сдох от злости: попасть в новую часть, где я никого не знаю, когда все мои товарищи в это время дуют через океан домой, с оркестрами, с комитетами для их приема, с девушками, награждающими их поцелуями и всякой всячиной… Куда ты направляешься?

– В Париж.

– Ну, я тебе не попутчик. Рискованно.

– Но у меня там есть друзья. Я там могу достать денег.

– А вот у меня нет ни одного друга на всем свете… Я жалею, что не пошел в эту проклятую оккупационную армию.

– Чем ты занимался дома?

– Плотник.

– Но, чудак, с таким ремеслом ты повсюду можешь иметь заработок.

– Ты чертовски прав, мог бы, если бы мне не приходилось прятаться в норе, как кролику. Если бы я мог попасть в страну, где мог бы ходить свободно, как человек, я не попал бы в такое проклятое положение. Если армия когда-нибудь уйдет отсюда, а с ней вместе и военная полиция, я смогу заняться работой в каком-нибудь маленьком городишке. Я говорю довольно хорошо. Я мог бы жениться на французской девушке и стать настоящим лягушатником. После всего, чем меня угостили в армии, я не хочу больше иметь ничего общего с проклятой Америкой. Демократия! – Он отхаркался и сердито сплюнул на дорогу.

Они продолжали путь молча.

Эндрюс глядел на небо, выискивая среди сверкающего множества звезд знакомые созвездия.

– Почему ты не попробуешь пробраться в Испанию или Италию? – спросил он через некоторое время.

– Не знаю языка. Нет, я отправлюсь в Шотландию.

– А что ты там будешь делать?

– Почем я знаю! Буду жить, как сумею. Что может делать человек, когда он не смеет нос высунуть на улицу?

– Во всяком случае, ты чувствуешь, что можешь сам располагать собой! – пылко воскликнул Эндрюс.

– Подожди, пока не пробудешь месяца два в таком положения, мальчик, и ты будешь думать так же, как я… Армия – это ад, пока в ней находишься; но это ад в тысячу раз худший, если ты ушел из нее незаконным способом.

– Однако уже поздно…

– Надо найти стог сена для ночлега…

– Все было бы иначе, если бы у меня не было там друзей, – внезапно высказался Эндрюс.

– Спутался, видно, с девушкой? – спросил с иронией Эдди.

– Да. Дело в том, что мы очень хорошо ладили друг с другом, помимо всего остального.

Эдди фыркнул.

Они шли быстро и долго не говорили ни слова; шаги их звонко раздавались по твердой дороге, небесный купол сиял над их головами. Из канав раздавались пронзительные монотонные голоса жаб.

В первый раз за все эти месяцы Эндрюс почувствовал, как им овладевает радостная жажда приключений. Ритм трех зеленых всадников, который должен быть прелюдией к «Царице Савской», проносился в его голове.

– Но, Эдди, это удивительно. Ведь мы одни среди целого мира! – произнес он пылко.

– Подожди, – сказал Эдди.

Когда Эндрюс проходил мимо военного полицейского на вокзале Сен-Лазар, у него руки похолодели от страха. Полицейский не смотрел на него. Эндрюс стоял на многолюдном тротуаре недалеко от вокзала, уставившись глазами на зеркало в окне магазина. Небритый, в клетчатой кепке, надетой набекрень, и в бархатных панталонах, 0н был похож на молодого рабочего, который уже месяц не имеет работы.

– Да, одежда изменяет человека, – сказал он самому себе.

Он улыбнулся при мысли, как был бы шокирован Уолтерс, если бы его обрядили в этот смешной наряд, и стал не спеша бродить по улицам Парижа. Все звенело и суетилось здесь в это раннее утро, из каждого кафе несся аромат горячего кофе, а свежий хлеб дымился в окнах булочных. У него еще было в кармане три франка. В одной из боковых улиц запах жареного кофе привлек его в маленький бар. Несколько человек горячо обсуждали что-то на одном конце бара. Один из них обернул к нему красное лицо с усами, как из пакли, и сказал:

– А ты? Будешь бастовать первого мая?

– Я уже бастую! – ответил Эндрюс со смехом.