– Представьте себе: ее убили! – перебила мадам Фурнель. – Уму непостижимо – такая славная старушка, никому дурного не сделала… А нашли-то покойницу благодаря мне! Дело было так. Я забеспокоилась – что это она у нас появляться перестала, думаю. Обычно каждое утро заходила за гольём да обрезками, которые я для нее специально откладываю, забирала кулек и шла к толстой Луизе, та ей заветренные бутерброды отдавала. Мадам Арбуа из голья да черствого хлеба паштеты крутила на весь свой кошачий выводок. Ну так вот, позавчера мы лавку только закрыли – я сразу к толстой Луизе. «Что-то душа у меня не на месте из-за мадам Арбуа, – говорю, – она к вам не заходила нынче?» А толстая Луиза мне: «Нет, – говорит, – в последний раз две недели назад заглянула и с тех пор не показывалась, у меня для ее кисок уж пять мешков сухарей скопилось, девать некуда». «И что ж нам делать?» – спрашиваю. «Надо бы к ней наведаться – мало ли что», – отвечает. Ну мы и наведались. Стучали, стучали – тишина. Обошли сад. Глядь-поглядь, а там ни одной кошки, вот тут-то мы еще пуще забеспокоились. Потом смотрим – мать честна́я, дверь кухонная нараспашку стоит, внутри все дождем залило, и такой бардак, такой бардак! Ну, мы дом обшарили, конечно, – надо ж было проверить. А в доме – никого, словно хозяйка съехала в такой спешке, что с собой ничего взять не успела. Мы уж решили, что дочь ее к себе увезла наконец, вышли из дома, и вижу я вдруг: кот облезлый на краю колодца сидит. «Это ж Господин Дюверзьё», – говорю я толстой Луизе. А он сидит и смотрит на нас эдак чудно́, будто подойти поближе приглашает. Мы подошли – что за чудеса! – крышка колодца гвоздями прибита. Это где ж такое видано, чтобы крышки колодцев гвоздями прибивали? А воду как брать, скажите на милость? «Луиза, – говорю я Луизе, – надо твоего хлебопека Фернана звать, что-то тут нечисто». А уж когда мы Фернана привели и он гвозди клещами повыдрал да крышку поднял – матерь божия, я чуть не сомлела. Бедняжка-то завонялась уже – таким смрадом из колодца в нос шибануло! А Фернан как увидел кучу тряпья внизу, в водице, смело так говорит: «Полезу-ка я поближе гляну». Привязал веревку к колодезному вороту и спустился, а когда вылез, белый был как простыня и бормотал всё: «Мертвая она, легавых зовите, мертвая совсем». Вот так сперва жандармы сбежались, потом сам комиссар с судебным доктором прибыть изволили – целая делегация! Доктор сказал, что мадам Арбуа задушили, а уж потом в колодец сбросили, и полицейские начали расспрашивать всех соседей. В конце концов постановили, что это бродяга какой-нито ее убил. Хотя странно – из пожитков вроде ничего не украдено… Ох, как подумаю об этом, сердце в пятки уходит: вот так сидишь дома, а к тебе в гости – убийца, здрасьте-пожалуйста. Он же и к нам прийти может, известное дело – убийца всегда возвращается на место преступления, а мы тут все бок о бок живем…
– Пусть попробует прийти, – проворчал месье Фурнель, – я его вот этим тесаком на котлеты порублю.
– Молчи, дурень, такими вещами не шутят, – шикнула на мужа мадам Фурнель. И снова обратилась к Полине: – Мы всем кварталом сложились на похороны мадам Арбуа, место ей на ближнем кладбище оплатили, чтобы в знакомой земле лежала.
– Я бы тоже хотела поучаствовать…
– А и поучаствуйте, мадемуазель Полина, – закажем ей красивый венок из лилий.
– Дочери мадам Арбуа уже сообщили?
– Никто не знает, где ее искать. Она навестила мать в последний раз полгода назад. Не по нутру ей наш квартал, слишком уж бедные мы все тут для нее. А я же ее совсем крошечкой помню – нянчилась с ней, ежели мадам Арбуа куда отлучиться надо было. Нелюдимая была девочка, никогда не играла с другими детьми… А какого числа, вы говорите, Тронная ярмарка откроется?
– Восемнадцатого апреля. Если желаете, мадам Фурнель, я раздобуду вам билеты на все аттракционы.
– Ой, как мило с вашей стороны! Не помешало бы нам с мужем развеяться, а то на душе до того тягостно…
Покинув Фурнелей, Полина прошла мимо дома мадам Арбуа, стараясь подавить новый приступ паники, вбежала в свой фургончик, задвинула засов, на всякий случай заглянула под кушетку и только после этого тяжело опустилась на табурет. Кулек с сосиской и жареной картошкой она даже не развернула – все равно сейчас не смогла бы проглотить ни кусочка. Перед глазами стояло лицо фотографа, что сегодня улыбнулся ей на площади Нации, – и сердце заходилось от страха.
Виктор устроился в кресле салона на бульваре Мадлен. Поль Вибер, оператор из знаменитых фотостудий Розеля, любезно пригласил его сюда на приватный сеанс фильмы, о которой, как он уверял, вскоре будет говорить весь Париж.
Свет погас, на экране появились заглавные титры:
ПОДВЯЗКА НОВОБРАЧНОЙ
В спальню вошла молодая особа в свадебном платье и на мгновение обернулась с шаловливой улыбкой, обращенной, по всей вероятности, к мужчине в соседней комнате, но тот пока оставался за кадром.