Три стороны камня

С тех пор как сын взошел на трон Челбахеба, эта картина какой-то невидимой нитью связывала ее с ним. От Флавия была одна весточка, очень краткая, прилетевшая невесть откуда:

Я здесь

недалеко

всего 20 световых лет…

Но как ни старалась Агнес обнаружить на карте Юго-Восточной Азии остров Балбедаоб, все напрасно. Не помогала даже лупа двадцатикратного увеличения!

Мы перелопачивали горы географической литературы, карты, схемы, дневники мореплавателей и землепроходцев – нигде ничего.

Федя был, как всегда, в отлучке, он напал на какой-то след, по которому счел своим долгом идти, хотя знать не знал и не ведал, куда он ведет и ведет ли вообще куда-либо.

Поэтому Пашка подключил к розыскам своего учителя Игната Печорина, из семи тысяч пятисот островов Филиппинского архипелага побывавшего на пяти тысячах ста пятидесяти шести и знавшего островной район как свои пять пальцев.

– Балбедаоб, – твердо сказал Игнат, – это остров-призрак, обозначенный на карте Южных морей исключительно с 1560-х по 1660-е годы как Земля Санникова или остров Святого Брендана. Так что вашему другу (а я думаю, он был в курсе, когда пускался в путь!) предстояло преодолеть не только Пространство, но и Время.

– …Возможно, у кого-то возникнет вопрос: а эти фигуры, кто они? – продолжала рассказ Шимановская. – То ли три грации, то ли три ангела, то ли три грешника, ожидающие Страшного суда… Или три солдата, идущие с караула, – добавила Агнесса, оглядывая группу зрителей – курсантов Суворовского училища.

Галерея шефствовала над училищем, и раз в месяц автобус к ним привозил суворовцев, чтобы ребята приобщались к искусству. Подростки, одетые в черную строгую форму с алыми погонами и золотыми пуговицами, ходили по выставке молча и строем, не шумели, экспонаты руками не трогали – идеальные посетители музея! После экскурсии чинно сидели в буфете – ели пломбир, впитывая очередную порцию прекрасного.

Солнечный свет едва пробивался сквозь пыльный застекленный потолок Третьяковской галереи, залы музея опустели, одинокие зрители проходили мимо рядов картин, растворяясь в анфиладах. Вдруг одна картина вспыхнула, будто загорелась, – закатный луч пронзил потолочное стекло и упал на картину Ильи Золотника.

Задрожал, замерцал золотой свет, фигуры на картине ожили, бесплотные тени зашевелились, взмахнуло крыло, зашелестели одежды.

Солнце кануло за дома на той стороне Москвы-реки, и наступил вечер.

Послесловие

Расставаясь с книгой, я хочу послать привет людям, изображенным в романе, живущим сейчас на Земле или улетевшим в иные миры, но оставившим неизгладимый след в моей душе.

Прообразами главного героя стали художник Аркадий Вейсберг, искавший цвет в белом пространстве холста, а также искусствовед, философ, визионер и мечтатель Виталий Пацюков, поведавший мне историю чудесного спасения товарища его детства – плюшевого медведя в Евпатории во время немецкой оккупации.

В Илье Золотнике соединились не только Вейсберг и Виталий, но и художник Шашкин, о котором с детства я слышала от мамы только одно: “Шашкин – гений!” – что он и подтвердил своей изобильной творческой жизнью, погружением в самые разнообразные сферы человеческой деятельности, готовностью к любым авантюрам и фантастическим талантом откликаться на зов этого мира.

Колоритный дилер Бубенцов списан мной с поэта Андрея Туркина, так рано покинувшего нас. Маниакальный исследователь пещер – с выдающегося спелеолога Юры Дубкова, за любовь к бесшабашным огненным шоу получившего прозвище Пиротехник.

А размышлениями о природе цвета и света щедро поделились со мной художник Леонид Тишков и астрофизик Андрей Федоров.

Общение с такими неординарными людьми всегда вселяло в меня надежду – этот мир еще покажет себя с лучшей стороны. И я благодарю судьбу, что подобные уникумы были и остаются в моей жизни, наполняя ее радостью и смыслом. Ибо, как сказал писатель Сергей Седов, чьи мудрые афоризмы я привожу в своем романе:

Что ни говорите,

а все-таки меч Хаттори Ханзо —

это меч Хаттори Ханзо.