В ожидании она дарила ему все: идеальный изгиб шеи, темноватую, но безупречную, экзотическую донельзя на севере кожу, свои выверенные движения, неукоснительно безумную страсть…
Она сходила с ума и шептала об этом на торговом койне Эгейского моря, она стонала на хеттском диалекте и под конец, чтобы супругу стало невыносимо приятно, чтобы к наслаждению его тела добавилось торжество честолюбия — она выкрикнула что-то непристойно сладострастное на языке данов, племени Атридесов, на языке Менелая и Агамемнона.
Она умела ждать, как никто. Она очень хотела дождаться.
Чтобы выжить в осажденном городе, ей надо было оставаться любовной болезнью этого человека как можно дольше.
Да, она прекрасна. Но все кончается.
Служение Афродите у них продолжалось, как всегда, до предела возможного, как ему нравилось, как у него получалось. Служанки снова устали подслушивать под дверью.
Никто не услышал, как их голоса слились, будто в песне. Никто не услышал его возгласа: «Елена! Елена!! Елена!!!»
Он упивался обладанием, на грани чувств повторяя ее имя.
Так было всегда, она привыкла.
Наверное, зря… Нельзя привыкать. Все-таки он очень хорошо это делал.
Лучше ли, чем кто-то? Вряд ли может быть сравнение между человеком и существом на пороге бессмертия.
Просто врученный ей супруг по определению, по условиям игры был для нее вторым. А два неполных десятилетия, с детства до зрелой юности, ее воспитывали, готовили, рисовали на песке для единственного первого.
А этот единственный первый решил по-своему.
Елена Прекрасная лежала расслабленно-грациозно.
— Что бы ты хотела, любовь моя, чего я еще не дал тебе? — спросил Парис.
Елена Прекрасная закрыла глаза и так, с закрытыми глазами, улыбнулась.
— Тебе было хорошо только что? — спросил Парис.
— В Трое стало совершенно некуда пойти, — сказала она, умело примешивая акцент Ахайи к хеттскому диалекту эгейского наречия.
Парис нежно погладил ее и поцеловал в плечо.
— Я понимаю тебя. Пока они не появились, были и рощи, и рыбалка, и купания, и ныряния, и утренние выезды на лошадях…
Пока они не появились, царство Трои-Илиона действительно нравилось ей. Если все равно надо ждать, она предпочитала ждать здесь. Если надо ждать с кем-то, она предпочитала Париса.
И он интересовал ее. Она любила наблюдать за ним.
— Скажи, — вдруг сказала Елена Прекрасная, — тогда, в Спарте, у моего отца Тиндарея, как ты догадался, что я полюбила тебя?
— Как я догадался? — повторил Парис. — Не знаю… Все женщины любили меня. Все женщины хотели быть со мной. Это так естественно… Разве нет?
Они помолчали.
— Но я же угадал? — спросил Парис.
— Их было много? — спросила Елена Прекрасная.
Два одновременно заданных вопроса они отметили поцелуем. И посмотрели друг на друга.
— Очень мало, — ответил Парис.
— Почему?
— У меня всегда был слишком большой выбор, а я не люблю выбирать.
— Как же ты нашел меня?
— Мне не пришлось выбирать. Я просто нашел.
— А кто же? Кто меня выбрал?
Это была подсказка. Это было максимальное проявление любви с ее стороны. Она почти сказала правду.
— Тебя выбрала Афродита, — ответил Парис. — Неужели ты не чувствуешь?
Песнь вторая
Они имели совершенно разные воспоминания, две женщины с совпадающим именем.
Все эти цари существовали только ради Прекрасной Елены.
Елена Прекрасная существовала только ради того единственного, кому принадлежала.
Когда корабли показались на горизонте, когда дозорный прибежал с берега, когда воины Илиона не успели помешать высадке, когда черные деревянные бока выволакивали на песок, когда старейшины города собрались на западной стене, когда окрестные поселяне спешили спрятаться — когда все это происходило, Елена спала. Они лежали в обнимку после бурной ночи, ночь за ночью получалась бурной, прошедшая была не хуже прочих, сны продолжали ее, утро имело смысл для других людей, не для них…
Но и когда она услышала, пробудившись, когда Парис умчался на совет, Елена не испугалась, подобно женщинам Трои, нет, нисколько. Она наконец поняла, сколь точен и расчетлив в движениях был безбородый сын земли Кемт, подаривший ей имя — Елена. Она поняла, как много значит ее темноватая кожа, прельстившая Париса, она догадалась, как дорого стоят их ночи.
И еще она поверила, что он не обманет. Если удалось сдвинуть с места целый народ (она не знала, что даже не один), то Ба-Кхенну-ф сможет вернуться. Вернее, сможет вернуть ее себе. Теперь будет невероятно сложно выжить здесь, сказала Елена Прекрасная своему отражению в бронзовом умывальнике. Но коль хочет она быть достойной своей подлинной любви, она должна.
«Твое имя напишут на стенах…» Она помнила эти слова. Где бы взяла ты такое имя, если б не он?!
Она умела ждать, как никто. Но последний год, с чужими страстями, с войной и горем живущих рядом, заполнил ее сердце.
Теперь Парис тоже значил много. Хотя всегда чуть-чуть меньше.
Просыпаясь, Елена часто вспоминала, как он собирался на бой в тот день. Как тщательно проверил поножи, довел до блеска поверхность щита, как нервно усмехнулся…
«Ты, кажется, слабо завязал шлем, милый…»
«В самый раз. Именно так, как надо сегодня».