Три стороны моря

Тихий звон облегчал душу. Прежде не было в ней такой чистоты, ясности. Прежде было много всего, но память зачем-то отключилась. Он знал, что не потерял ее — память вернется, просто не надо вспоминать до поры, не надо напрягать силы на всякую чепуху.

Я обязан быть счастлив. Любой ценой.

Вот что пришло ему в голову, заняло ее бесцеремонно, и он понял, что эта фраза — единственный закон его нового существования.

Умирал он или нет. Своими ли ногами явился на этот пустынный берег, или чья-то воля перенесла его. Не имело значения. Только одно, только это: «Я обязан быть счастлив».

«Надо разобраться, что есть у меня внутри, — сказал он своему сердцу. — Но позже… Сначала — получить удовольствие».

Он глубоко, радостно вдохнул, ощущая нагретый солнцем воздух. И вобрал в себя море, впоследствии названное Красным.

— Когда он придет? — спросила Афина.

Гермес развел руками, покачал головой и пожал плечами.

— И ты не можешь узнать?

— Об этом знает только Отец наш…

— Нет, — сказала Гера, — об этом знает только он сам.

— Тогда, пожалуй, об этом не знает никто.

Ему нравилось расстояние. Нравилось, что расстояние есть, что оно режет мир на удаленные места, что его можно преодолевать, дегустировать, уничтожая каждый следующий кусочек с каждым следующим ударом сердца.

Так он добрался до подножия горы. Недавно тут стояли люди, немало людей — об этом кричали земля и обглоданный тамариск.

Беспричинно ему захотелось взойти на гору.

Непредсказуемость движений удивила его, когда он решил покинуть берег моря. Свобода разрывала изнутри, он прислушивался, шаги куда-то направлялись. Не стоило искать объяснений, чтобы не потерять радость.

Для чего теперь идти вверх, он не задумывался.

Солнце согрело скалы, добралось до глубин — он все это чувствовал.

К вершине он не поднялся. Это простой путь, можно совершить, можно бросить. Он прервал на середине, стал озираться, посмотрел вниз, сбросил туда камешек, последил за тем, как тот падал. Заодно проследил, что происходило с камушком последние тридцать лет. Ничего не происходило. Он прислонился к горячей скале, выступающая острая часть впивалась в спину, ему это нравилось, как и расстояние.

Его взгляд встретился с солнцем, глаза выдержали…

Он расхохотался.

Все разновидности смеха побывали у него в гостях. И он сам был гостем. Он смеялся долго, ведь время, убивающее смертных, не имело значения.

Он припомнил — так, отголоском — что уже видел эту гору.

— Я, кажется, обнаружил… — Гефест оторвался от зеркальной поверхности.

— Где? — спросил Посейдон.

— Как? — спросил Аид.

— Камушек полетел вниз, — объяснил Гефест.

— Ну и что?

— Этот камушек должен был лежать еще тысячу лет.

— Камушек?

— Да.

— Ну хорошо, где он? — спросил Посейдон.

— На горе Моисея.

— Кто такой Моисей?

— Мес-Су, патриарх этого нового кочевого народа.

— Ты думаешь, он сделает его избранным?

— Ну, это уже не мое дело, — сказал Гефест.

— Подводные лодки тоже не твое дело, — напомнил Посейдон. — А я почему-то слышал о каком-то проекте.

Гефест усмехнулся.

— Мое дело — чтобы все камушки лежали на местах.

— Он что, пересекает Синай? — спросил Аид.

— С юга на север.

— Его тянет к нам. Он чувствует зов… Значит, Отец уже принял его в свой пантеон.

Он решил остаться в пустыне. Разумеется, не навсегда, этого всегда, похоже, теперь будет очень много. Расстояние никуда не денется, он еще порежет его на мелкие кусочки…

Его завораживала вещественность предметов. Один из дней он провел, трогая скалу. Он прикасался к ней пальцами… И отпускал. И снова прикасался. Это был хороший день.

Ему нравились колючки, потому что они кололи руки и напоминали о вечной жизни. Мгновенная боль твердила: «Ты здесь, со мной», — и проходила при малейшем душевном усилии.

Его кожа тоже была вещественной, это нравилось. Он подозревал, что и она может исчезнуть, и потому лишних душевных усилий не делал.

На семнадцатый день он расфокусировал взгляд.

— Он уже наш или еще нет?

— Ну откуда же я знаю? — возмутился Гермес.

Арес глянул на Афродиту. Та демонстрировала полное равнодушие к предмету исследования.

— Тебе пора поговорить с ним.

— Без решения Отца? Да никогда в жизни! А она у меня долгая…

— Что вы спорите… — лениво произнесла богиня любви.

— Я бы сам с ним познакомился, но не могу оставить эту войну! — напористо сказал Арес.

— Да зачем с ним знакомиться? — отвечал Гермес. — Есть определенный ритуал. Тебя кто встречал, а?

— Я не помню, — отвернулся Арес.

Афродита мечтательно прикоснулась к своему телу.

— А меня пена морская… Было так забавно.

— И вообще, — проворчал Гермес, — каждый узнает все сам. Пора бы привыкнуть за столько-то лет.

— Они же не рождаются ежегодно!

— Они?! — переспросил Гермес.

Афродита очаровательно — как всегда, впрочем! — засмеялась.

— А кто?

— Мы, Марсик, мы…

— Каждый узнает себя сам, — повторил Гермес. — Кстати, недурно было бы написать это на дверях какого-нибудь храма.

— На дверях моих храмов я напишу: «Каждому свое!» — возразил Арес.