Три стороны одной медали

Пытаюсь вспомнить куда положила худи… точно, на стуле, позади этого загадочного мужчины, который до сих пор не проронил ни слова и пялится на меня, нет, скорее на мои сиськи. Открываю глаза, ну точно, худи позади него. Собираюсь с мыслями за секунду и с лицом, не выражающим ни одной эмоции, произношу:

– Будьте столь любезны, передайте, пожалуйста, мое худи, оно лежит на стуле позади Вас.

Мужчина быстро моргает, как будто, о чем-то думал, а я спугнула его грезы.

– Да-а, – хриплым баритоном произносит он, прокашлявшись. От такого голоса мурашки по коже, настолько он завораживающий.

Максим.

Смотрю как завороженный на эту нимфу, глаз не могу оторвать. У нее майка вся промокла и стала прозрачной, но от этого девушка стала только прекрасней. Мой взгляд скользит по ее талии, груди, поднимается выше, хотя очень хочется задержаться именно на ней, она идеальна, точно в мою ладонь поместиться, шея, скулы, глаза- огромные, зеленые и обрамляют их длинные ресницы. Шатенка. Ведьма. Точно погибель. Тут слышу сквозь мысли ее голос.

– Будьте столь любезны, передайте, пожалуйста, мое худи, оно лежит на стуле позади Вас.

– Да-а, – прихожу в себя, прокашливаюсь и быстро моргаю. Оборачиваюсь, действительно, на стуле лежит кофта. Беру, протягиваю худи прекрасной незнакомке, наши пальцы касаются в этот момент меня как будто бьет током. Она забирает вещь, поворачивается ко мне спиной, стягивает майку и сразу же одевает кофту. Нет, нет! Еще минутку дай насладиться. Так и хотелось подойти и забрать это чертово худи, а она просто пусть постоит так немного. У меня тоже стоит. Надо взять себя руки, лучше ее, конечно, но это позже.

– Елена Белозерская, – поворачивается девушка и протягивает мне руку.

– Максим Ржевский, – беру ее ладонь в свою, она вся замерзла. Зато я пылаю, и даже немного вспотел, хотя в студии довольно прохладно.

– Поручик? или от него только фамилия…– мило улыбается Елена.

– Типа того, – отвечаю улыбаясь, – я солист группы Hi-Man.

– А.О! – она явно ничего не знает о моей группе, – эм, я уже закончила реставрацию. Осталось только вот теперь все это убрать…

– Так ты художница?

– Да, это все мои картины.

– Не беспокойся о краске, сейчас вызову уборщицу. Хотя, пусть остается все как есть. Так даже лучше. Декорации выглядят реальнее.

– Эм. Хорошо. Я тогда соберу вещи и ухожу, счет отправлю по почте, но это уже наши с Владимиром дела, – мило улыбается и начинает собирать кисточки, баночки и что там еще. Я наблюдаю, сложив руки на груди.

– У тебя, кстати, рубашка тоже вся промокла, – смотрит на меня своими глазищами и даже выглядит слегка виноватой.

– Пусть тоже будет так. Может останешься на съемку?

– Даже не знаю, мне надо в галерею возвращаться.

– Ну хотя бы ненадолго? – настаиваю я и улыбаюсь во все тридцать два зуба.

– Ладно.

Я подмигиваю ей, от чего она широко улыбается. Обычно все девушки млеют и тают от моей улыбки, эта же чуть не рассмеялась мне в лицо. Вызов принят, красавица.

Елена.

Собрала все свои вещи, потянулась за майкой, но рука Максима, который очень внимательно за всем наблюдал, резко схватила мою.

– Оставь, – он смотрел мне прямо в глаза, – пожалуйста. Мы компенсируем. Для съемки.

– Необязательно, она все равно безнадежно испорчена. Да и в своей неуклюжести я сама виновата. Руку отпустишь? – смотрю на него как заворожённая, так, удав отстань, я не твоя мышка.

– Да, прости.

– Где мне, лучше быть, чтобы понаблюдать за процессом?

– Вон там, – он указывает на стену с огромным стеклом. Ну я туда и направилась.

Через пол часа начались съемки. Все суетились, переставляли с места на места стулья, камеры, мольберты с картинами. Я начала откровенно скучать и хотела потихонечку свалить, но тут раздался оглушительный писк, даже уши прикрыла и зажмурилась. Зазвучала музыка. Открыла глаза и увидела Ржевского среди моих картин, в той самой мокрой рубашке, на руках и шее осталась краска, он даже не стал все это вытирать. Он стоял один, в такт музыке притоптывал правой ногой, одна рука лежала на этой ноге и пальцы барабанили по ней, вторая была вдоль левой ноги. Голова была опущена вниз, слегка повернута влево. Черная комната, белые картины и посреди очень красивый мужчина тоже весь в черном- это прямо эпическое зрелище, сложно оторвать глаз. Можно смотреть вечно на огонь, воду и Максима Ржевского, просто притоптывающего ногой, перепачканного в художественной краске. В мои размышления врывается невероятно приятный голос.

Когда начинается припев, мои глаза округляются и, мне кажется такими большими они в последний раз были- никогда! Ржевский просто начинает крушить мои картины! Я стою как вкопанная, не могу пошевелится и смотрю на то, как ломают полтора месяца моей работы. Вроде бы, что тут переживать, заплатили деньги и делайте, что хотите, но видеть это «что хотите» очень удручающе. Я преисполнена негодованием, но нашла в себе силы уйти. Вышла через заднюю дверь, чтобы не нарушать процесс съемки, пусть дальше глумятся, но без меня.