После одной из таких сцен горбун в отчаянии прибежал в свою комнату, долго ходил неровными шагами и все повторял злобным голосом:
– Еще одно средство! Если нет, я задушу в груди эту постыдную страсть; и тогда она увидит, с кем имеет дело!
Сара ужаснулась, увидав счета; дела были страшно запутаны. Нужно было заплатить огромную сумму, чтоб только выехать из Парижа. Она призвала горбуна на совет, но даже прибегнув к его помощи, не переменила своего презрительного голоса: казалось, она каждую минуту готова была выгнать его; он стал ей невыносим. Припоминая все его действия, она ужаснулась собственной неосторожности: горбун знал все ее тайны. К тому же она инстинктом почувствовала, что его привязанность, его заботливость слишком велики, чтоб их можно было объяснить денежными целями.
– Я не могу оставаться здесь долее, я хочу уехать! Если мой муж захочет еще остаться, я уеду одна, с сыном! – гордо говорила Сара.
Горбун язвительно улыбнулся.
– Ваш муж не может уехать в Россию! – сказал он, вынув из кармана письмо и подавая ей.
– Это что за вздор? – строго спросила Сара.
– Прочтите, – холодно отвечал горбун. – Письмо писано ко мне, но я нахожу нужным показать его вам.
Сара вырвала письмо из рук горбуна, быстро развернула и стала читать. Вот его содержание:
"Я гибну, спаси меня! Употреби все свое старание достать мне денег, ради бога, денег! Если нет средств достать их, я застрелюсь. Честь моего дома того требует. Должники грозят мне тюрьмой… мне! Я не вынесу такого унижения; спаси меня, спаси! Я остепенюсь, даю тебе слово бросить карты, только избавь меня от преступления! Постарайся, чтобы моя жена ничего не узнала…" и пр.
Сара долго читала и перечитывала письмо своего мужа к горбуну. Он стоял перед ней, заложив руки назад, и любовался ее ужасом. Наконец она молча протянула руку с письмом к канделябре.
– Что вы хотите сделать? – в испуге закричал горбун и кинулся к ней.
– Уничтожить наш письменный позор! – отвечала она с презрительной улыбкой и поднесла письмо к огню.
– Остановитесь! – грозно сказал горбун. Сара вздрогнула и невольно опустила руку.
– Оно не вам принадлежит! – сказал горбун и смело взял у ней письмо.
Дерзость его так удивила Сару, что она решительно потерялась и смотрела на своего поверенного такими глазами, как будто видела его в первый раз!
– Ваша честь, честь всего вашего семейства, жизнь отца вашего ребенка – все, все зависит теперь от вас! – торжественно сказал горбун.
Сара выпрямилась.
– Ты, кажется, воображаешь, – сказала она, окинув его гордым и презрительным взглядом, – что мне нужно твое ободрение, когда дело идет, о сохранении чести той фамилии, которую я ношу. – Знай, что я лучше соглашусь сто раз умереть, чем допущу такой позор! Возьми все мои брильянты, – продолжала она повелительным и более спокойным голосом. – Возьми все, что я имею дорогого! Я расстанусь со всем. Надо думать о спасении нашей чести.
Горбун вздохнул.
– Ваши вещи трудно выкупить, – отвечал он жалобным и вместе насмешливым голосом. – Они слишком дорого заложены. Я уж вам докладывал…
– Как? – с испугом спросила Сара.
– Вот формальный акт, подписанный вами, – отвечал горбун, подавая ей бумагу.
Сара отрицательно махнула рукой. – Возьми все серебро, все, что есть еще у нас ценного, – сказала она, кусая губы. – Продай все, слышишь? Только не забудь снять наш герб…
Она остановилась, придумывая, что еще можно продать.
– Ну, одним словом, продай все…
Горбун лукаво улыбнулся.
– Но боже мой! – сказал он с притворным отчаянием. – Вы забыли, что у нас давно серебро все продано… Все, что есть – не настоящее…
– Мы разорены, мы погибли! – воскликнула Сара с ужасом и негодованием. – О, ради бога, – прибавила она умоляющим голосом, – спаси нашу честь, достань нам денег! Боже! Неужели я дошла до такой нищеты, что должна погибнуть?
– Знаете ли вы, сколько вам нужно денег? – спросил мрачно горбун.
– Сколько?
Он молча подал ей счета.
– Не может быть, не может быть! – гневно воскликнула Сара,
– Вот ваши векселя, – он показал их. – Срок уже кончился, кредиторы требуют уплаты…
– Бедный, бедный мой сын! – простонала Сара рыдая.
С минуту длилось молчание. Сара плакала; горбун дышал тяжело. Вдруг Сара кинулась к нему; она осыпала его самыми нежными названьями и умоляла спасти их честь…
– О, пожалей моего сына! – говорила она. – Он дитя. Я, одна я виновата во всем… он дитя…
Горбун был страшен, глаза его налились кровью, грудь и горб судорожно колыхались. Несколько раз хотел он говорить, но язык не повиновался ему, и он только махал руками, как будто прося пощады. Наконец он собрался с силами и тихо сказал Саре, которая рыдала, закрыв лицо руками.
– Вы спасены!
– Я надеялась! – надменно сказала Сара отняв руки от лица, в котором появилось прежнее гордое выражение, и кивнув головой.
Горбун побледнел.
– Только с условием, – прибавил он поспешно.
– Я на все готова! – отвечала она решительно. Горбун молчал.
– Ну, что же? Говори, какие условия? Горбун продолжал молчать.
– Что значит твое молчание? – запальчиво спросила Сара.
Он сдвинул брови. Видно было, что в душе его совершалась борьба.