Три ступени до ада

«Не твое это дело», — вот так резко и грубо бы ответил ей Олег. И после этого их отношения были бы подпорчены. К тому же и ему было чем поддеть жену: ему доложили о новом любовнике Ирины, совсем мальчишке, художнике, которому она сняла квартиру в Хамовниках. И зачем было так тратиться? Можно же было снять студию где-нибудь в спальном районе. Видимо, любит его, боится потерять, вот и держит на коротком поводке, создавая ему комфортные условия проживания и работы.

И все бы так и продолжалось, и все играли бы в счастье, наслаждаясь свободой и возможностью не особенно-то и скрываться, изменяя, если бы Алену не нашли удушенной на пустыре.

Кто и за что мог пожелать ей смерти? Кому она помешала? Что такого случилось в ее жизни, что она закончила свою жизнь на пустыре? Ужасная, жалкая смерть!

Олег подозревал Германа, тихого на вид и спокойного мужа, который, возможно, что-то узнал об их связи с Аленой и так же тихо убил, удушил. В тихом омуте, как говорится…

Был у нее и еще один грешок, Олег знал: ее темные делишки с одним мутным человечком с базы, где детский сад закупал продукты. И ведь она ни в чем не нуждалась. Олег, по сути, обеспечивал ее лично и семью, считая ее своим близким, родным человеком.

Зачем ей заниматься кражей продуктов? Это скорее попахивало клептоманией. Дурацкой такой клептоманией, когда Алена, взрослая женщина, у которой имеется кредитка (оформленная, кстати, на Олега), с помощью которой она может позволить себе многое, потихоньку подворовывает в супермаркетах шоколад, печенье и всякую мелочь…

«Зачем?» — спрашивал он ее. И она всегда, вернувшись в машину, где он ее поджидал, вытряхивая из-за пазухи сворованные сладости, говорила, заливаясь смехом: «Для куража, Олежа!»

Вот и докуражилась. А что, если она украла кольцо с брильянтом из ювелирного? Да нет, это уже был бы не кураж, а настоящее преступление.

Если бы Олега спросили, какая была Алена, он бы ответил не задумываясь: веселая! А еще легкая, заводная, страстная, умеющая находить наслаждение во всем. С ней было легко и весело. Радость просто переполняла ее!

Она всегда с аппетитом ела, причем как-то так красиво, в эти минуты от нее невозможно было глаз оторвать. Умела получать наслаждение от близости, чувствовала себя свободной и знающей, чего хочет. Когда в машине звучала музыка, она почти всегда подпевала, даже когда не знала слов, и если музыка была ритмичной, быстрой, то отзывалась всем телом, словно танцуя в машине.

Она любила жизнь, очень любила. Она была вся переполнена любовью. Детей своих любила, заботилась о них. Мужа, похоже, тоже любила, в детском саду всем помогала, защищая от заведующей-мегеры…

Единственный, кто мог бы ее убить, да и то случайно, в порыве страсти и одновременно ярости, узнав о ее измене, — так это ее муж. Вот точно он.

Возможно, они подрались, вернее, он ударил ее, она упала, он набросился на нее и в сердцах схватил за горло. И случайно удушил. Просто не рассчитал силы. Испугался, ночью вывез труп на свалку. Вернее, на пустырь. И теперь, оставшись один с детьми, живет в постоянном кошмаре от содеянного, желая только одного: наказать виновника этой ситуации, любовника, то есть его, Олега Равича!

…Олег затушил сигарету, подождал, когда дым немного выветрится через открытое окно кабинета, набросил пиджак и вышел в коридор. Вот сейчас он выйдет на улицу, и Герман набросится на него. Но он был почти готов, припас баллончик с перцовым газом. Правая рука Олега держала его в кармане. Вот только успеет ли он воспользоваться им до того, как на него нападут?

Зубы стучали, и это было такое стыдное волнение! Почему он раньше не позаботился о том, чтобы Герман ничего не узнал? Почему никогда они с Аленой это не обсуждали?

Алена вела себя так свободно! Каталась по Москве на такси, летела к нему на встречу, обнимала его прямо на улице или в кафе, где их могли заметить ее знакомые, которые потом передали бы это Герману, к примеру.

Когда-то давно на его вопрос, не боится ли она, что о них узнает ее муж, Алена улыбнулась и сказала весело (она все делала весело!): «Он никогда и ничего не узнает, а если и узнает, то простит, это же Гера!»

Было около десяти вечера. Улица хорошо освещалась и казалась такой безобидной. Моросил дождь, и было прохладно. Герман пожалел, что вышел в одном пиджаке, без куртки. Почему? Потому что в кабинете было тепло? Или его тогда просто не интересовала погода? Остаться бы живым!

Он постоял на крыльце. Вокруг, как нарочно, ни души. Баллончик в ладони стал теплым. А вдруг он взорвется? Господи, чего только не лезет в голову?

— Вы Олег Равич? — услышал он и окаменел.

Мужской голос раздался совсем близко, сзади, словно говоривший подошел к нему со спины. Но откуда он взялся? Но это точно он, обезумевший вдовец Герман.

— Пожалуйста, не убивайте, у меня двое детей. Прошу вас… — У него кишечник забурлил от страха, и это было еще более стыдно.

— Поговорить бы, — продолжил голос.

Олег медленно повернулся и оказался лицом к лицу с симпатичным мужчиной, примерно ровесником. Высокий, полноватый, с лицом умирающего бассет-хаунда.