Три ступени до ада

— Хорошо, давайте поговорим, — тихо, хриплым голосом, сам не свой от ужаса, отозвался Олег.

— Здесь бар есть, неподалеку.

Олег очень хорошо знал этот бар. На соседней улице, за углом. И они, муж и любовник, двинулись по хорошо известному маршруту. Туман густел на глазах, превращая свет фонарей в расплывчатые желтые гигантские одуванчики. Мокрый асфальт казался желто-оранжевым от бликов.

К счастью, Герман шел впереди, а это уже уменьшило риск быть прибитым сзади. Может, он и не собирался его душить или зарезать ножом?

На Германе был длинный плащ, мокрый. Значит, давно дожидался Олега возле здания министерства. Знал, что он еще там. И презирал за то, что тот не решается выйти.

Он ни разу не оглянулся, словно наверняка знал, что Равич идет за ним следом.

Спустились в бар, где было тепло, сухо и все располагало к тому, чтобы напиться. Уютно, полумрак, какие-то темные силуэты за стойкой и за столиками.

Они заняли столик в самом углу, Герман сел напротив Равича на мягкий кожаный диван. Потом встал и снял с себя плащ, показавшийся тяжелым. И повесил на вешалку. Под плащом оказался тонкий черный свитер. Конечно черный, как иначе?

У Германа и лицо было мокрым, красным. Только сейчас, пусть и в полумраке, подсвеченном рассеянный светом, исходящим от сверкающей барной стойки, Олег разглядел лицо своего соперника: веки его опухли, вероятно, от слез. Глаза потухли.

На него было больно смотреть. И вдруг до Олега дошло, что он-то сам не так уж и страдает от этой потери. И что это Герман преисполнен печали и тоски, это у него жизнь сломалась и у его детей. А он, Олег, будет жить почти как раньше. Или же ему это только кажется?

Он еще не понял, страдает ли он или нет, пока что его сковывало чувство страха. И страх этот был многолик. Страх, что его обвинят в убийстве Алены. Страх, что уже очень скоро тесть узнает о том, что зять долгое время изменял Ирине, и превратит его жизнь в одну сплошную проблему. Страх, что Ирина взбунтуется и потребует развода, обвинив его во всех смертных грехах, потому что сама напугана появлением в доме следователя. Страх, наконец, быть убитым Германом.

У него пока что не оставалось мыслей и чувств о том, как он будет жить дальше без Алены. Он и понимал, и одновременно не понимал, что больше она никогда ему не позвонит (как и он ей), что он не услышит ее голоса, смеха! Не увидит ее сияющие глаза, ее голые плечи, которые он так любил целовать, ее маленькую бледную грудь с темными сосками… Не почувствует запах ее густых кудрей, кожи… А ведь у него отняли радость!

— Я не знал, — наконец выдавил из себя Герман и тяжело вздохнул. — Вот вообще ничего не знал.

Сердце Олега забилось, а во рту пересохло. Что сейчас будет?

Он оглянулся: никто ему здесь, в этом баре, где каждый живет своими чувствами и желаниями, не поможет, не придет ему на помощь.

— Мне подруга ее рассказала. Не знаю, правда, зачем она это сделала. Жил бы себе спокойно…

Олег сразу догадался, о ком идет речь. Галя. Это она была посвящена в их тайну. Это она дала Алене свой телефон и покрывала ее. Дура. Что еще сказать? Нашла время рассказать только что овдовевшему мужу об измене жены.

Олег молчал. Сидел, опустив голову. К ним подошел официант, Олег поспешил первым сделать заказ: водка и закуски. Герман, услышав заказ, кивнул.

Когда официант отошел от них, Герман наконец посмотрел ему в глаза:

— Ты любил ее?

— Да. — Он и сам не понял, как ответил. И вдруг ему захотелось рассказать ему о том, как он любил Алену. Как она была дорога ему. Как ему с ней было хорошо. Каким светлым человеком она была.

На его ответ Герман кивнул, словно это его успокоило. Его жену любили.

— Ты же не мог?..

— Нет, это не я.

— Кого-нибудь подозреваешь?

— Я голову сломал — не понимаю, у кого рука поднялась… — ответил Олег.

— Может, в садике кто?

— Нет. Это невозможно. Думаю, кто-то по ошибке.

— Да, я тоже так думаю.

Принесли выпивку и закуски. Мужчины чокнулись, не сговариваясь.

Герман пояснил:

— Как за живую.

Олег боялся, что сейчас начнутся вопросы, что муж захочет узнать какие-то подробности их отношений. Но нет. Он не хотел знать ничего, кроме: любили его жену или нет.

— Хотел спросить… Не знаю даже, как сказать… Масло. Она продавала масло и мясо. Откуда все то? Не из садика, слишком много.

— У нее знакомый на базе воровал, она покупала за полцены, а то и меньше.

— Ей деньги были нужны? Я вроде хорошо зарабатываю.

— Не поверишь — для остроты ощущений. Больше никак объяснить не могу.

— Понимаю. Она в детстве в магазинах воровала всякую мелочь… Клептоманка. Но какая-то ненастоящая. Думаю, это болезнь. В ее сумке я часто видел сложенную простыню… Наверное, в садике воровала.

И тут Олег покраснел. Нет, она не воровала их. Там слишком маленькие простынки. Их у нее было две, свои: одна белая, другая — в горошек. Она всегда стелила им простынку перед тем, как лечь. Даже в гостиницах. Вот такая странность.