Три ступени вверх

Она сбегала в туалет: оделась, умылась, поразмыслила – не накраситься ли, но решила – не стоит. Губы и так горели, глаза сияли – нет-нет, никакой косметики не нужно, это все равно что розу из пульверизатора покрасить. Нацепила на лицо отстраненное выражение. Чтобы в прохладной утренней красавице и следа страстной ночной вакханки не виделось. Ни тенью, ни намеком.

В зеркале отражалась легкая, едва заметная улыбка – скорее вежливая, нежели дружелюбная. Глаза сияли не жарким, испепеляющим, а холодновато-прозрачным блеском. Как драгоценные камни – непроницаемые и равнодушные. Это было лицо девушки, которой наплевать – наплевать! – на то, что было ночью. Так, смутное воспоминание. Вроде как поужинала в хорошем ресторане или на сеанс массажа сходила: приятно, кто бы спорил, но что там помнить?

Да. Именно так. Так – правильно.

Хотя внутри все ликовало: она сделала это! Сделала первый шаг!

Пока Ален поднимался, одевался, брился и говорил с проводницей, Мия чинно стояла у коридорного окна – там же и так же, где и как стояла вчера.

Проводница, чем-то позванивая, прошла за ее спиной. Мия рассчитанно-небрежно полуобернулась. Он смотрел на нее с непонятной легкой улыбкой:

– Доброе утро! Кофе хочешь?

– Доброе, – улыбнулась она в ответ, тоже слегка. – С удовольствием, спасибо.

И все. Ни малейшего намека на то, что они – не просто случайные попутчики и что за этими обыденными репликами кроется нечто большее, чем вежливость. И (она наблюдала исподтишка), похоже, ему эта отстраненность нравилась. Ну или по крайней мере устраивала его. Пусть. Ночной взрыв эмоций должен как следует… отстояться. Чтобы некоторое время казалось вообще непонятным, сон то был или явь? И что это вообще такое: блеснувшее под ногами стеклышко от разбитой бутылки или невесть как очутившийся в дорожной пыли бриллиант?

Мия читала, что один из знаменитых алмазов мира – «Хоуп», «Надежда» (что-то там с надеждами Наполеона было связано) – в какой-то момент исчез. И нашелся как раз таким вот удивительным образом: некий конторщик подобрал его с мостовой.

Вот пусть теперь Ален повспоминает, оценит и решит, случайное ли это приключение или «миллион по трамвайному билету».

Она подождет.

На питерском перроне Мия улыбнулась ему отстраненно – пока-пока! И, уже уходя, повернулась вполоборота и попросила почти жалобно:

– Янке только не говори, ладно?

Его ответный взгляд опять был немного странным. Вопрошающим? Выжидающим? Экзаменующим? Как будто он опять в чем-то сомневался и ждал чего-то от Мии. Но – чего? Слов? Взгляда? Жеста? Бог весть. И – как легчайшая тень удивления – едва заметное движение брови. И улыбка скользнула по губам такой же едва заметной легчайшей тенью.

– Вы же вроде лучшими подругами были? Или я что-то путаю?

– Почему – были? Просто Янка… она очень правильная. Все всерьез воспринимает. Расстроится. А зачем?

И улыбнулась. «Девочковой», почти детской улыбкой – глаза ясные, на щеке ямочка, какая постель, о чем вы, я еще в куклы играю! Эта «девочковая» улыбка Мие очень даже удавалась – она ее специально перед зеркалом репетировала. Во всех мужчинах живет тень Гумберта Гумберта, лелеющего тайное желание: пробудить страсть в невинном создании. Ну ладно, может, не во всех, но Ален – точно из таких. И это, кстати, не имеет никакого отношения к стремлению заполучить девственницу. Мия читала про это в каком-то литературно-психологическом труде. Автор на примере набоковской «Лолиты» протаскивал массу интересных тезисов. Основной был как раз про смешение внешней невинности и скрытой порочности. Или, если выразиться помягче, внешней благопристойности и бушующей под глухо застегнутым платьем страсти. Ибо сие есть парадокс, а парадоксы привлекают своей загадочностью. Ну или необъяснимостью.

На самом деле, размышляла Мия, тут ведь и Гумберт Гумберт с его страстью к маленьким девочкам вовсе ни при чем. Большинство мужчин в этом смысле совершенно нормальные, на связь с малолеткой у них внутреннее табу настолько непреодолимое, что и желаний-то подобных не возникает. Но стремление разбудить огонь, пылающий внутри красотки внешне невозмутимо-недоступной… О! Это совсем другое дело. И белые носочки, бантики, школьные юбочки вовсе не обязательны. Хотя откуда-то берется же популярность секс-костюмов медсестер и монашек?

Мие, смешно сказать, и самой такое нравилось. Не маскарад, а противоречие абсолютного соблюдения внешних приличий с невидимой никому непристойностью. Игра своего рода. Самая, пожалуй, увлекательная из всех. Даже приступ безумной паники, охвативший ее когда-то при мысли, что училка может увидеть собственное карикатурное изображение… даже тот ужас был приправлен странной томительной сладостью…