Три судьбы

— Ишь, гады, — покачал головой Шевкопляс, и его пышные усы угрожающе заходили. — Ну, так ты, казачок, поешь, отдохни малость, а потом сказывай. Кто где стоит, какой части. После обеда я тебя к начальнику штаба переправляю, ты ему толком и объясни. А теперь ешь, не стесняйся.

Все принялись за еду. Скиба, еще не привыкший к необычной для него обстановке, не решался приступить к еде, с удивлением глядя на начальника дивизии и его приближенных, сидевших рядом с вестовыми.

Наконец обед был закончен.

— А ну, хлопчики, чайку, да погорячее, — утирая усы, сказал Шевкопляс. — Ну а ты как? У нас или в кавалерию желаешь?

— Я бы, товарищ командир, в кавалерию, нам без коня — могила.

— Знаю, знаю. Сам донской, знаю вашего брата. Ну что ж, слышь, Спивак, после опроса направь его к Семену Михайлычу. Пусть у него послужит.

— Покорнейше благодарим, — вставая с места, обрадованно сказал Скиба.

— Видать, дюже они тебе, браток, гайку завинтили, — засмеялся Шевкопляс и раздумчиво добавил: — Их воспитание как ржа на железе. Его чистишь, аж до поту мучиться, а все, проклятая, следы оставляет. Ну, ладно, не робей, казачок. Тебя как зовут-то?

— Панасом.

— Вот и добре. Попей чайку, погутарь с ребятами, а потом и в штаб. Из тебя, видать, добрый красный казак выйдет.

Казак пил горячий, обжигающий чай, слушая бесхитростные речи этих суровых и таких понятных ему людей. Их манера говорить, их простой хуторской, с самого детства знакомый ему язык — все это радовало его.

— Неужто казакам не надоест генералов поддерживать? За что воюют? Чтоб по их горбам опять атаманские нагайки заплясали. Куркулям — понятно, им добра своего жалко, вот и лезут. Ну а ваш брат, казачишка, чего суется? — блестя зубами, допрашивал его молодой, быстроглазый человек, сидевший по правую руку от Шевкопляса.

— Кто их знает. Одни, конечно, боятся, кабы худобу да землю не поотняли, другие насчет коммунии страшатся, а низовые, те больше из староверов. Хоть помрем все, а в жидовскую веру переходить, гутарят, не согласны…

— Хо-хо-хо… — загрохотал по комнате веселый смех, вызвав у Скибы пунцовую краску стыда.

— Оно, конечно, — проговорил смущенный Скиба, — это одна брехня да бабьи балачки, однако же своего достигает. У нас вон низовые — первые контры. С их хуторов, кажись, ни одного в Красной Армии нет.

— Ничего. И они придут. Пусть на них еще немного атаманы с генералами поездят, и они раскумекают, что к чему.

— Верно. Еще как раскумекают. Уж и так недолго. Вон у нас как в бой, так есаул с вахмистром позади сотни идут.

— Чего так? — не понял Шевкопляс.

— Страшатся. — И, вспомнив расстрел красноармейцев, удары Дудько, свой арест и смерть Николы, Скиба крепко стиснул зубы.

— Чего ты, Панас, или что припомнил?

— Так, товарищ начальник, вспомянул про друга, что утонул… Ровно кто углем горячим по сердцу провел. Хоть бы довелось сквитаться.

— Сквитаемся, браток, не печалься. Еще так сквитаемся, аж дым пойдет. У меня у самого, кадюки, на хуторе брата порубали. Так посекли, и не узнаешь. Ну, да ладно, для квитов времени еще хватит.

Через час после того как Скибу опросил начальник штаба дивизии, бывший подполковник царской армии, Скиба вместе с отходившими под прикрытием бронепоезда обозами направился к станции Гумрак, где стоял запасный эскадрон кавалерийской дивизии Буденного и откуда время от времени получали пополнение полки.

Когда обозы отошли довольно далеко от хутора Коваля, до них стали доходить частые удары пушек и еле слышная, то и дело прерывавшаяся дробь пулеметов.

— Бьются, нет им покоя. Все лезут вперед, гады, — недовольно сплюнул возница и, повернув голову к лежавшему на телеге Скибе, сказал: — Не бойсь, шевкоплясова стальная не выдаст.

Сбоку от обозов медленно шагало прикрытие, а в стороне полз охранявший их бронепоезд.

ГЛАВА XI

«Цветная» дивизия, расположившаяся на двухдневный отдых в районе станции Медынь, внезапно получила приказ переброситься на мобилизованных по всей округе подводах на юго-запад от стоянки и, пройдя за ночь более пятидесяти верст, занять село Медвежье, чтобы перерезать путь отходившим на Изюм красным войскам. Ночью, едва над степью опустилась темнота, на сотнях мобилизованных фургонов и повозок выступил в поход 2-й дроздовский полк. Спустя полчаса вслед за ним потянулись остальные. Бесконечная лента обозов, артиллерии и пехоты, нарушая безмолвную тишину, текла через степь, чтобы до рассвета занять село Медвежье.