Три Толстушки: Книга Нехилых Перемен

– Не гоните, ребзя! Ща дядя вам все подъяснит по грамоте!..

Особенно грязный и вонючий бомж протиснулся сквозь толпу. Это был тот же оборванец, который вчера вечером разговаривал с мелкими барыгами и таксистами. Доктор Гаспарян узнал его.

– Вам чо, в глаза нассали? – хрипел бомж. – Это сраный фарцовщик с вьетнамского рынка! Я сам видел, как он одному обмудку паленые джинсы впарил, а сам при этом селедку жареную жрал! Толстухи совсем обурели! Вместо артистов показывают нам какую-то йухню! А мы что, нанимались, что ли, смотреть на бездарей?

Азиат затрясся пуще прежнего и из желтого стал багровым.

Недоумение толпы сменилось гневом:

– Конечно! Одним дерьмом другое со сцены выпихнули!

– Он любовник Продолголимонова. Эдичка – педичка!

– Долой!

– Отстой!

– Верните наши деньги! – хоть представление и было бесплатным для публики, эту фразу подхватило и скандировало большинство присутствующих на площади Справедливости.

Доктор Гаспарян достал пистолет, чтобы сделать несколько предупредительных выстрелов в головы близстоящих, но было поздно. Кто-то из толпы уже успел стащить его оружие вместе с кобурой так искусно, что Серж ничего не почувствовал. Человек двенадцать, взбежав на сцену, окружили азиата.

– Трахните его во все щели! – завизжала старушка в монашеской рясе.

Азиат протянул руку с оттопыренным средним пальцем.

– Вот вам, сучата! Сами вы бездарности и дерьмо гребаное мать вашу!

Его голос покрыл крики, шум и свистки. Сделалось тихо, и в тишине спокойно и просто прозвучали слова азиата:

– Я артист Канатов.

Произошло замешательство.

Кольцо нападавших распалось.

– Ах! – вздохнула толпа. – Вот это поворот!

Сотни людей дернулись и застыли.

И только кто-то растерянно спросил:

– А почему ты узкоглазый китаеза?

– Я – Единственная Настоящая Звезда в этой гребаной Вселенной. Но вам, утыркам, мать вашу этого было не понять. Вам хватало бледнокожих и чернозадых артистов, в массе которых я тонул, не получая в полной мать ее мере гребаного заслуженного внимания. Теперь же, после трансрасовой операции, которую провернул один человечек… – лицо Канатова внезапно осветила несвойственная ему ласковая и чуть наивная улыбка. Артист послал покрасневшему от смущения Сержу воздушный поцелуй. – Так вот, теперь я Единственная Азиатская Звезда в этой стране, и вам мать вашу больше не удастся игнорировать меня!

– Конечно, это точно он!

– Канатов!

– Охренеть! Канатов цел! Канатов жив! Канатов китаеза и он снова обдолбан!

– Да в жопу Канатова!

Случилось нечто непредвиденное и едва ли приятное, потому как ничего приятного в принципе не могло произойти в таком месте и в такое время. Задние ряды пришли в движение. Люди, ворча, расходились. Смотреть на Канатова и, тем более, слушать его им не хотелось.

– Стойте на! Куда вы, ничтожества мать вашу! – вопил Канатов. – Я – КАНАТОВ!

Не смотря на крики артиста, а, может быть, и благодаря им, площадь опустела в считанные минуты.

– Я захвачу власть в стране, и тогда вы все у меня мать вашу попляшете! – угрожал Канатов. На тот момент его единственными слушателями были доктор Серж и капитан дворцовой гвардии граф Конский, вылезший из только что подъехавшего лимузина. Форма графа была щедро залита гидравлическим маслом, вытекшим из раскуроченного робота.

– Слышь, Конский, а чего это у тебя камзол весь обвафленный? – заорал со сцены Канатов.

Капитан Конский имел страшно высокий голос. Им он без труда мог бить стаканы и оконные стекла, а также причинять сильную физическую боль всякому существу, имеющему уши.

Он поправил фуражку, смахнул с плеча чешуйки перхоти, ссыпавшейся с робота, и спросил своим страшно высоким голосом:

– Как дела, мальчик? Смотрю, все хулиганишь. Все ерепенишься. Да, Канатов? – артист Канатов, в голову которого этот вопрос попал, как шаровидная молния, испуганно выпучил глаза, повалился на сцену и зажал уши руками. Сквозь его пальцы тонкой струйкой побежала кровь.

– Ты мне не нужен, сорванец. Я ищу твоего дружочка Сержика. Слышал, вы очень мило скоротали прошлую ночку. Так где наш сладенький Сержик? – капитан Конский чуть понизил голос, чтобы Канатов не лишился чувств. – Если будешь упорствовать и играть в супер геройчика, боюсь, мне придется сказать парочку словечек, которые взорвут твою прелестную глупенькую головку.

– Я здесь. Кто меня спрашивает? – неожиданно для самого себя произнес доктор Гаспарян. Он думал, что успеет сбежать незамеченным, но теперь сам, не веря в происходящее, дрожа всем телом, шел навстречу капитану. «Вот что любовь творит» – с грустью и гордостью подумал Серж. Конский улыбался ему в той же славной манере, в какой крокодил улыбается антилопе, пришедшей на водопой.

– Вы доктор Серж Артурович Гаспарян?

– Это не я, вы ошиблись, – пискнул доктор, но тут же подавил приступ страха. – Да! Я доктор Серж Артурович Гаспарян! И вчера мне открылась чудеснейшая вещь во всей вселенной! Я – гей!