Три товарища

В одиннадцать часов пришли Кестер и Ленц. Мы сели с бледным Джорджи за столик у стойки. Джорджи дали закусить, он едва держался на ногах. Ленц вскоре исчез в шумной компании скотопромышленников. Через четверть часа мы увидели его у стойки рядом с Григоляйтом. Они обнимались и пили на брудершафт.

— Стефан! — воскликнул Григоляйт.

— Готтфрид! — ответил Ленц, и оба опрокинули по рюмке коньяку.

— Готтфрид, завтра я пришлю тебе пакет с кровяной и ливерной колбасой. Договорились?

— Договорились! Все в порядке! — Ленц хлопнул его по плечу. — Мой старый добрый Стефан!

Стефан сиял.

— Ты так хорошо смеешься, — восхищенно сказал он, — люблю, когда хорошо смеются. А я слишком легко поддаюсь грусти, это мой недостаток.

— И мой тоже, — ответил Ленц, — потому я и смеюсь. Иди сюда, Робби, выпьем за то, чтобы в мире никогда не умолкал смех!

Я подошел к ним.

— А что с этим пареньком? — спросил Стефан, показывая на Джорджи. — Очень уж у него печальный вид.

— Его легко осчастливить, — сказал я. — Ему бы только немного работы.

— В наши дни это хитрый фокус, — ответил Григоляйт.

— Он готов на любую работу.

— Теперь все готовы на любую работу. — Стефан немного отрезвел.

— Парню надо семьдесят пять марок в месяц.

— Ерунда. На это ему не прожить.

— Проживет, — сказал Ленц.

— Готтфрид, — заявил Григоляйт, — я старый пьяница. Пусть. Но работа — дело серьезное. Ее нельзя сегодня дать, а завтра отнять. Это еще хуже, чем женить человека, а назавтра отнять у него жену. Но если этот парень честен и может прожить на семьдесят пять марок, значит ему повезло. Пусть придет во вторник в восемь утра. Мне нужен помощник для всякой беготни по делам союза и тому подобное. Сверх жалованья будет время от времени получать пакет с мясом. Подкормиться ему не мешает — очень уж тощий.

— Это верное слово? — спросил Ленц.

— Слово Стефана Григоляйта.

— Джорджи, — позвал я, — поди-ка сюда.

Когда ему сказали, в чем дело, он задрожал. Я вернулся к Кестеру.

— Послушай, Отто, — сказал я, — ты бы хотел начать жизнь сначала, если бы мог?

— И прожить ее так, как прожил?

— Да.

— Нет, — сказал Кестер.

— Я тоже нет, — сказал я.

XXIV

Это было три недели спустя, в холодный январский вечер. Я сидел в «Интернационале» и играл с хозяином в «двадцать одно». В кафе никого не было, даже проституток. Город был взволнован. На улице то и дело проходили демонстранты: одни маршировали под громовые военные марши, другие шли с пением «Интернационала». А затем снова тянулись длинные молчаливые колонны. Люди несли транспаранты с требованиями работы и хлеба. Бесчисленные шаги на мостовой отбивали такт, как огромные неумолимые часы. Перед вечером произошло первое столкновение между бастующими и полицией. Двенадцать раненых. Вся полиция давно уже была в боевой готовности. На улицах завывали сирены полицейских машин.

— Нет покоя, — сказал хозяин, показывая мне шестнадцать очков. — Война кончилась давно, а покоя все нет, а ведь только покой нам и нужен. Сумасшедший мир!

На моих картах было семнадцать очков. Я взял банк.

— Мир не сумасшедший, — сказал я. — Только люди.

Алоис стоял за хозяйским стулом, заглядывая в карты.

Он запротестовал:

— Люди не сумасшедшие. Просто жадные. Один завидует другому. Всякого добра на свете хоть завались, а у большинства людей ни черта нет. Тут все дело только в распределении.

— Правильно, — сказал я, пасуя. — Вот уже несколько тысяч лет, как все дело именно в этом.

Хозяин открыл карты. У него было пятнадцать очков, и он неуверенно посмотрел на меня. Прикупив туза, он себя погубил. Я показал свои карты. У меня было только двенадцать очков. Имея пятнадцать, он бы выиграл.

— К черту, больше не играю! — выругался он. — Какой подлый блеф! А я-то думал, что у вас не меньше восемнадцати.

Алоис что-то пробормотал. Я спрятал деньги в карман. Хозяин зевнул и посмотрел на часы.

— Скоро одиннадцать. Думаю, пора закрывать. Все равно никто уже не придет.

— А вот кто-то идет, — сказал Алоис.

Дверь отворилась. Это был Кестер.

— Что-нибудь новое, Отто?

Он кивнул.

— Побоище в залах «Боруссии». Два тяжелораненых, несколько десятков легкораненых и около сотни арестованных. Две перестрелки в северной части города. Одного полицейского прикончили. Не знаю, сколько раненых. А когда кончатся большие митинги, тогда только все и начнется. Тебе здесь больше нечего делать?

— Да, — сказал я. — Как раз собирался закрывать.

— Тогда пойдем со мной.

Я вопросительно посмотрел на хозяина. Он кивнул.

— Ну, прощайте, — сказал я.

— Прощайте, — лениво ответил хозяин. — Будьте осторожны.

Мы вышли. На улице пахло снегом. Мостовая была усеяна белыми листовками; казалось, это большие мертвые бабочки.

— Готтфрида нет, — сказал Кестер. — Торчит на одном из этих собраний. Я слышал, что их будут разгонять, и думаю, всякое может случиться. Хорошо бы успеть разыскать его. А то еще ввяжется в драку.

— А ты знаешь, где он? — спросил я.

— Точно не знаю. Но скорее всего он на одном из трех главных собраний. Надо заглянуть на все три. Готтфрида с его соломенной шевелюрой узнать нетрудно.

— Ладно.