Три товарища

— К-хм, — тому было ужасно неловко. Он никогда не любил изливать душу. — Мне тоже страшно, Лёх. Но не за себя. Мне страшно за тех, кто останется здесь, на Земле. Кто будет меня ждать и надеяться, что я вернусь. Но в холодный пот меня бросает именно тогда, когда я представляю, что ними будет, если я так и не вернусь. Понимаешь? Таня… Когда Таня говорила, что боится остаться молодой вдовой, я буквально немел. Я словно чувствовал её боль, чувствовал её опасения… Но, признаюсь, до сего дня я не понимал в полной мере, что её так беспокоит. Потому что считал себя неуязвимым. Лишь после слов Потапенко, что у нас осталась неделя, я как будто очнулся. Я осознал, что мы улетим и можем не вернуться. А Таня, один раз уже едва не ставшая вдовой, всё же станет ею. Вот что меня больше всего пугает. Поэтому мне сейчас очень сложно держать себя в руках. Очень сложно сопротивляться желанию начать строчить рапорт.

После слов Ильи Алексею показалось, что он съел лимон целиком. Но после слов Никиты во рту ощущался вкус целого ведра лимонов.

— Ваши опасения понятны, — он очень старался сдерживать негатив и не кривиться лицом. — Это опасения обычного человека из плоти и крови. Но не забывайте, что мы таковыми не являемся. Да, мы не роботы. Но мы и не простые люди. Мы — лётчики! Пилоты, от которых зависят, не побоюсь этой цифры, миллиарды жизней. Мне удивительно слышать такие слова от вас, если честно. Вы не забыли о чувстве долга? Не забыли об опасности, которая нависла над всем человечеством? И кто, если не мы, защитит его? Плевать, что ждёт нас впереди. Мы обязательно встретим ту инопланетную тварь. Встретим и сразимся с ней. И если надо — да, если надо, чёрт побери! — пожертвуем жизнями ради победы. Мы посмотрим ей в глаза, — прошипел он сквозь зубы, сжал кулаки так, что пальцы побелели. — Посмотрим в глаза страху и победим его. Победим и его, и эту тварь.

Но на друзей речь не подействовала. Первым фыркнул Никита. Он не стал скрывать, что злится:

— Пф. Бездушный ты электровеник! Ты так говоришь, потому что тебе нечего терять. Ты никого не любишь, ни о ком не беспокоишься. Чёрт возьми, ты не испытываешь страх, потому что просто не способен испытывать чувства! Ты презираешь женщин, презираешь родителей. Лишь с сестрой худо-бедно общаешься. Ты так себя ведёшь, потому что привык существовать в шкуре одинокого волка!

— Хватить распускать нюни, — Алексей почувствовал, что теряет выдержку. — Причём здесь это вообще? На кону… Вы забыли, что стоит на кону!?

— Ты сухарь, Лёха, — присоединился к Никите Илья. Алексею он был благодарен за всё, что тот для него всегда делал. Особенно за Василису. Но сдержаться не смог. — Ты ведёшь себя как терминатор. У тебя сердце вообще есть? Мои сомнения и сомнения Никиты хоть чуть-чуть тебя трогают?

Хоть выдержка спешила потеряться, Алексей ей этого не позволил. Он сделал глубокий вдох, стараясь успокоиться, потому что от его красноречия, от слов, которые вылетят из его рта следующими, будет многое зависеть. Он обязан не только унять тревогу друзей, но и доказать, как сильно пока ещё цветущий мир в них нуждается.