Три товарища и другие романы

На сцене стоял коренастый приземистый мужчина, у которого был низкий зычный голос, хорошо слышный в самых дальних уголках зала. Это был голос, который убеждал уже сам по себе, даже если не вслушиваться в то, что он говорил. Да и говорил он вещи, понятные каждому. Держался непринужденно, расхаживал по сцене, размахивал руками. Отпивая время от времени из стакана, отпускал шутки. Но потом вдруг весь замирал и, обратившись лицом к публике, изменившимся резким голосом одну за другой бросал хлесткие фразы — известные всем истины о нужде, о голоде, о безработице, и тогда голос его нарастал, доходя до предельного, громового пафоса при словах: «Так дальше жить нельзя! Перемены необходимы!»

Публика выражала шумное одобрение, она аплодировала и кричала так, словно эти перемены уже наступили. Человек на сцене ждал. Его лицо блестело от пота. А затем мощным, неопровержимым, неотвратимым потоком со сцены полились обещания, это был настоящий, захлестнувший людей ливень обещаний, яростно созидавший над их головами соблазнительный и волшебный купол счастья; это была лотерея, в которой на каждый билет падал главный выигрыш, в которой каждый мог беспрепятственно обрести и личные права, и личное отмщение, и личное счастье.

Я разглядывал слушателей. То были люди разных профессий — бухгалтеры, мелкие ремесленники, чиновники, изрядное количество рабочих и множество женщин. Они сидели в душном зале, откинувшись назад или подавшись вперед, подставляя сомкнутые ряды голов потоку слов; но странно: как ни разнообразны были лица, на них было одинаковое отсутствующее выражение и одинаковые сонливые взгляды, устремленные в туманную даль, где маячили прельстительные миражи; в этих взглядах была пустота и вместе с тем ожидание чего-то невероятного, что, нахлынув, сразу поглотит все — критику, сомнения, противоречия, проблемы, будни, повседневность, реальность. Человек на сцене знал все, у него на каждый вопрос был ответ, на каждую нужду имелось лекарство. Было приятно довериться ему. Было приятно знать, что есть кто-то, кто думает о тебе. Было приятно этому верить.

Кестер толкнул меня в бок и показал головой в сторону выхода. Я кивнул. Ленца здесь не было. Мы вышли. Стоявшая в дверях охрана посмотрела на нас мрачно и подозрительно. В вестибюле, готовясь войти в зал, строились оркестранты. За ними колыхался лес знамен и эмблем.

— Здорово обставлено, а? — спросил Кестер на улице.

— Первый класс. Говорю это как старый спец по рекламе.

Мы проехали еще несколько кварталов и попали на другое политическое собрание. Другие знамена, другая униформа, другой зал, но в остальном все то же. На лицах такое же выражение неопределенной надежды, веры и пустоты. Перед рядами стульев стол президиума, покрытый белой скатертью. За столом партийные секретари, члены президиума, какие-то ретивые старые девы. Здешний оратор, судя по всему чиновник, был явно слабее предыдущего. Говорил он казенно и скучно, приводил доказательства, цифры; все было толково и верно и все же не так убедительно, как у того, предыдущего, который вообще ничего не доказывал, а лишь утверждал. Партийные секретари за столом президиума устало клевали носом; они отсиживали не первую сотню подобных собраний.

— Пойдем, — сказал через некоторое время Кестер. — Здесь его тоже нет. Впрочем, ничего другого я и не ожидал.

Мы поехали дальше. После духоты переполненных залов воздух казался холодным и свежим. Машина промчалась по улицам и выскочила на набережную канала. В темной воде, тихо плескавшейся о бетонированный берег, отражался маслянисто-желтый свет фонарей. Мимо медленно плыла черная плоскодонная баржа. Буксирный пароходик был в красных и зеленых сигнальных огнях. На палубе залаяла собака, и какой-то человек, пройдя под фонарем, скрылся в люке, озарившемся на секунду золотым светом. Вдоль противоположного берега тянулись ярко освещенные дома западного района. В их сторону выгнулась широкая арка моста. По нему в обе стороны безостановочно двигались автомобили, автобусы и трамваи. Это было похоже на искрящуюся пеструю змею, застывшую над ленивой черной водой.

— Я думаю, надо оставить машину здесь и пройти немного пешком, — сказал Кестер. — Так мы меньше привлечем внимание.

Мы оставили «Карла» под фонарем около пивной. Когда мы выходили из машины, из-под ног у нас сиганула белая кошка. Чуть впереди, под аркой, стояли в передниках проститутки. При нашем приближении они умолкли. В углублении дома прикорнул шарманщик. Какая-то старуха рылась в отбросах на краю тротуара. Мы подошли к огромному грязному дому казарменного типа со множеством флигелей, дворов и проходов. В нижнем этаже помещались лавки, булочная, приемный пункт тряпья и железного лома. На улице перед воротами стояли два грузовика с полицейскими.