Три товарища и другие романы

Я укутал ее всеми пледами и шарфами, которые у нас были. И мы покатили на санях под гору. Образовался довольно длинный поезд. Удрали все, кто только мог. Можно было подумать, что в долину спускается свадебный кортеж — так торжественно покачивались в лунном свете султаны на головах лошадей, так много на санках смеялись и задорно окликали друг друга.

Курзал утопал в роскошном убранстве. Когда мы приехали, уже вовсю танцевали. Для гостей из санатория были резервированы столики в углу, надежно защищенном от сквозняков. В зале было тепло, пахло цветами, вином и духами.

За нашим столом собралась куча народа — русский, Рита, скрипач, какая-то старуха, еще одна дама с лицом, словно размалеванный скелет, и при ней ее неотлучный ферт, Антонио и еще несколько человек.

— Пойдем, Робби, — сказала Пат, — попробуем потанцевать.

Покрытая паркетом площадка медленно закружилась вокруг нас. Скрипка и виолончель вели нежный диалог под приглушенные звуки оркестра. По полу чуть слышно скользили ноги танцующих.

— Милый мой, да ты, оказывается, превосходно танцуешь, — с удивлением заметила Пат.

— Ну уж и превосходно…

— Нет-нет, в самом деле. Где ты научился?

— Это Готфрид меня обучил, — сказал я.

— У вас в мастерской?

— Да, и в кафе «Интернациональ». Нужны ведь были и дамы для этого дела. Так что Роза, Марион и Валли придали мастерству окончательный лоск. Боюсь только, что от этого мастерство не стало особенно элегантным.

— Стало! — Ее глаза сияли. — Ведь мы впервые танцуем, Робби!

Рядом с нами танцевали русский с испанкой. Он улыбнулся нам и кивнул. Испанка была очень бледна. Иссиня-черные блестящие волосы обвили ее лоб, как воронье крыло. Она танцевала с неподвижным, серьезным лицом. На руке у нее был браслет из больших четырехугольных смарагдов. Ей было восемнадцать лет. Скрипач, сидя за столом, следил жадным взором за каждым ее движением.

Мы вернулись к столу.

— А теперь я хочу выкурить сигарету, — сказала Пат.

— Может, лучше не надо? — осторожно возразил я.

— Ну хоть несколько затяжек, Робби. Я так давно не курила. — Она взяла сигарету, но тут же снова ее отложила. — Ты знаешь, что-то совсем невкусно.

Я засмеялся.

— Всегда так бывает, когда долго обходишься без чего-нибудь.

— А ведь ты долго без меня обходился, — сказала Пат.

— Ну, это относится только к ядам, — возразил я. — К табаку или алкоголю.

— Люди, мой милый, еще больший яд, чем алкоголь и табак.

Я засмеялся:

— Ты умная девочка, Пат.

Она облокотилась обеими руками о стол и посмотрела на меня.

— А ведь ты никогда не принимал меня слишком всерьез, признайся, а?

— Я и себя-то никогда не принимал слишком всерьез, — ответил я.

— И меня тоже. Признайся.

— Этого я не знаю. Зато нас вместе я всегда принимал страшно серьезно. Это уж точно.

Она улыбнулась. Антонио пригласил ее на танец. Они направились к площадке. Я не отрываясь смотрел на нее, пока она танцевала. Всякий раз, оказываясь рядом, она мне улыбалась. Ее серебристые туфельки почти не касались пола. Она двигалась как лань.

Русский опять танцевал с испанкой. Оба молчали. Его широкое смуглое лицо было полно грустной нежности. Скрипач попытался было пригласить испанку. Но она только покачала головой и пошла к площадке с русским.

Скрипач раскрошил сигарету длинными костлявыми пальцами. Мне вдруг стало его жалко. Я предложил ему свои сигареты. Он отказался.

— Мне нужно беречь себя, — отрывисто сказал он.

Я кивнул.

— Этот тип, — продолжал он, хмыкнув и показав на русского, — выкуривает по пятьдесят штук в день.

— Что ж, каждый живет по-своему, — заметил я.

— Пусть она теперь даже не хочет танцевать со мной, но она все равно достанется мне.

— Кто?

— Рита.

Он придвинулся ко мне.

— У нас были прекрасные отношения. Мы играли с ней в карты. А потом явился этот русский и вскружил ей голову своим трепом. Но все равно она достанется мне.

— Ну, для этого вам придется постараться, — сказал я. Он мне не нравился.

Скрипач закатился козлиным смешком.

— Постараться? Святая невинность! Мне надо только подождать.

— Ну, тогда ждите.

— Пятьдесят сигарет в день, — прошептал он. — Вчера я видел его рентгеновский снимок. Каверна на каверне. Он обречен. — Он снова хохотнул. — Поначалу-то мы были на равных. Наши рентгеновские снимки можно было перепутать. А видели бы вы, какая разница теперь! Я-то поправился здесь на два фунта. Нет, голубчик, мне нужно только беречь себя и ждать. Эти снимки — самая большая моя радость. Сестра мне показывает их каждый раз. Только ждать. Когда он скопытится, настанет моя очередь.

— Тоже метод, — сказал я.

— Тоже метод, — собезьянничал он, — единственный метод, чтоб вы знали, сосунок! Если бы я попытался тягаться с ним сейчас, я бы не оставил себе шансов на будущее. Нет, скажу вам как новичку: не портить отношения, спокойно ждать…