Три Царя (СИ)

Они вернулись. Девушка легла на кровать, потом моментально уснула или просто претворялась. Старик не настаивал.

Через пару дней молчания и совместных походов в нужник, она всё же решила спросить. Спросить именно в тот момент, когда старик вернулся с болота с тканой сумкой полной ингредиентов.

— Где мы? Кто ты? — прошептала она.

— Это Топи, что за Златой Стеной, а меня ты можешь звать Семирод, — голос старика прозвучал с заметной ноткой хрипоты, толи от старости, толи от спертого воздуха болота.

— Златой стеной? Ты имеешь в виду Безумной Стеной?

— Кличут её по-разному: то Безумной, то Волшебной, то Златой. Всё это завязано на истории, которая произошла у её камня, а трактовок истории я слышал множество. Так что, ежели для тебя удобнее звать её Безумной, то пущай на том и порешаем. Живот еще болит?

— Не сильно, — покачала она головой.

— Тянет?

— Иногда. Как я здесь оказалась? — она благодарно приняла кружку свежего чая, и сидя на кровати, смотрела на тусклые старческие глаза.

Старик ожидал шквал вопросов и был более чем рад ответить на них, ведь последние годы его собеседниками были лишь ветер да сосны. Он поднес чашку с напитком к своим губам, несколько раз подув, сумел сделать небольшой глоток.

— Нашел я тебя и твоих друзей в болотном терновнике. Сама редкость наткнуться на такие, а уж тем более найти кого-то среди них, есть само чудо. Лежали те двое на тебе без сознания, а я только мордашку твою разглядел под ними. Подумал сначала, что разбойники бабу уволокли и решили повеселиться, чуть не бросил вас псам на растерзание. Потом заметил, как ты их обнимаешь, словно родных, баба под мужичьем без одобрения так вести себя не станет.

— Они. Не было у нас ничего, — слегка повысила она голос, в попытке переубедить старика, но тут же успокоилась. — Я так понимаю, потом ты нас в свою избу то и притащил, но как?

— Сани смастерил из хвороста, а бечевка у меня при себе была. Так вот и дотащил, тяжело было, но мне не привыкать, не первый год в отшельниках хожу, — под эти слова, он сделал еще один глоток и поставил чашку на деревянный стол. Угли в печи потрескивали, приятно согревая комнату.

— Я заметила. Книг много, ростков и цветов разных, пахнет как у травника или после хорошей баньки, — она замешкалась. — Ты волхв?

— Нет, я не волхв, но колдовству волхвов частично обучен, — старик улыбнулся так широко, что ей стало на мгновение не по себе. — Я раньше был лекарем, иначе не выходил бы вас, ну по крайней мере тебя, друг твой остается под вопросом, до тех пор, пока не очнется.

— Он не друг мне… но хотела, чтобы был, 3/4 она схватилась за грудь, и пару раз кашлянув, произнесла. — Это чувство от ран? Словно дух тёмный внутри меня, плохо мне Семирод, гнию изнутри.

— Не неси чепухи, девочка. Не гниешь, это последствия ритуала Чернобога славящего. Он помог тебе остаться в этом мире.

— Чернобожье чароплетство? Чур меня! Чур меня! — закричала девушка и стала лупить себя, словно стряхивая с тела вымышленных пауков. — Чур меня, Чернобог! Чур! Роде, Мать, Сварог, Перун помогите! Чур! Чур!

— Успокойся, — совершенно монотонным голосом произнес старик.

Девушка сложила пальцы в рунном символе защиты и отползла к самой стенке, а затем принялась лепетать:

— Дух Чернобожий, чёрный и страшный. Проклята я теперь, буду вечно в девках ночных ходить, да не чувствовать ветров степных и солнца утреннего. Буду на мужичье нападать, да сношаться с ними, а затем пожирать. Проклята я духом евойним, Чернобожьим. Ох, на что мне это? За что ты на меня заговор наложил, Семирод? Чур меня! Чур!

Семирод, словно не обращая внимания на её монолог, медленно помахал ей костлявой рукой, пытаясь привлечь её внимание, а затем спокойно разъяснил.

— Не проклята ты, и не станешь ни ночницей, ни ведуньей болотной. Исцелил тебя ритуал с помощью духа Чернобожьего, будешь в порядке полном, а с мужичьем сношаться станешь, ежели сама захочешь.

— Как же там было? — продолжала бубнить себе под нос девушка. — Ежели духом злым отравлены, надобно кровь себе пустить, заразу изгнать, да заклинателя смерти придать. На вторую луну выйти на опушку лесную, да обогнуть самый толстый дуб, пока речь славная всем богам читается. Затем домой вернуться и над дверью крестовник повесить, а под подушку зерна насыпать. Ух, мутить уже начинает. Чур меня!

— Резать себя не стоит, — захохотал Старик. — Через цикл швы снимать. Не скажу, что счастлив отшельничеству, но помирать не спешу. Богов славить и без дуба можно, а зерно под подушкой, уж верный способ крыс завести. Успокойся, девочка. Мутит тебя от того, что сердце от страха, выдуманного колотится. Дыши ровнее и вернись скорей в кровать!

— Добил бы уж лучше, Семирод, ты меня. Подло как… не по-нашенски это! Не по-славянски ведь!

Она продолжала метаться у стены, будто невнимания словам старика. Семирод заметил, что девушку постепенно начинает накрывать паникой и истерикой, что в её состоянии было не разумно.