— Но я не брала никаких денег… Что вы! Я в жизни своей ни у кого ничего не взяла без разрешения… Честное слово!
Соню вдруг начало трясти мелкой дрожью, будто ее сунули под ледяной душ. И руки тряслись, и лицо тряслось, и даже слезы, обильно вытекающие из глаз, казалось, тряслись на ее щеках, быстро скатываясь под глухой ворот свитера.
— Так. Не понимаешь, значит. Ну что ж… Тогда выметайся отсюда! Вон там, в прихожей, твои манатки собраны, бери и выметайся! Принесешь деньги — разговор будет. А так…
Цапнув Соню сверху за шею, он выволок ее в прихожую, открыл дверь и так же, держа за шею, вытолкнул в парадное. Распрямиться она не успела — распласталась всем телом на холодных затоптанных плитах, успев проехаться по ним ладонями и коленками. И даже лицом немного. Щекой. Сверху на спину ей упало что-то мягкое, потом дверь закрылась, сердито и сухо щелкнув английским замком. Соня пошевелилась чуть, скидывая со спины это мягкое, оказавшееся всего лишь объемной тряпичной сумкой, с которой она приехала сюда, в этот дом, несколько дней назад. Надо же, и пожитки мои собрали — подумалось ей отстраненно. Перекатившись на бок, она села, начала с удивленным пристрастием рассматривать ободранные на коленях джинсы, потом перевела взгляд на саднящие от боли ладони, потом дотронулась до щеки… На щеке была кровь. Глядя на расплывающееся по грязной ладошке алое пятно, она пожала плечами, улыбнулась сквозь застывшие слезы. Надо же — ее никто и никогда в жизни не бил… И даже не ударил. Можно сказать, даже пальцем не тронул. И не замахнулся даже. Странное какое чувство, когда тебя бьют. Неприемлемое какое-то чувство. Вроде вот оно — сидишь на лестничной клетке, и кровь у тебя на щеке, а внутри по-прежнему удивление — такого просто не может быть. Ошибка какаято. Только никому теперь не объяснишь, что это ошибка. Кому объяснять-то?
Услышав звук открывшейся внизу входной двери, она вздрогнула, торопливо поднялась на ноги, шагнула к соседской двери, нажала на кнопочку звонка. Открывшая ей Вера Константиновна немо открыла рот в испуге, схватилась за грудь, отступила назад в прихожую, потом произнесла, тихо выдохнув:
— Сонечка… Что же это такое, Сонечка? Вы что, с лестницы упали? У вас лицо в крови…
— Нет, я не на лестнице упала, Вера Константиновна. Меня из двери вытолкнули.
— Из какой двери?
— Из своей.
— Кто? Кто вас вытолкнул? Что вы такое говорите, Сонечка? Да вы проходите, проходите… Надо же умыться, рану обработать… Не плачьте, Сонечка! Сейчас мы во всем разберемся! Сядем и разберемся… Вы все расскажете…
— А я что, плачу? — удивленно спросила Соня.
— Конечно, плачете… Вон, слезы по щекам бегут… Да не трогайте лицо грязными руками, что вы! Идите умойтесь и приходите ко мне на кухню!
В ванной она не узнала себя в зеркале. То есть лицо было ее, конечно, только показалось ей, будто оно маленькое какое-то. Маленькое, красное и сморщенное. От слез, наверное. Они и вправду текли сами по себе, попадая в большую широкую царапину вдоль щеки, смешивались с сочившейся из нее кровью. Слава богу, царапина оказалась неглубокой — так, просто кожа чуть содрана. Ерунда, заживет. На ней всегда все быстро заживает, как на кошке. Если бы дело было только в этой царапине…
— Ну? Что все-таки случилось, Сонечка? Давай все по порядку! — встретила ее на кухне озабоченная Вера Константиновна. И даже про прежнее свое вежливое «вы» забыла. Впрочем, Соня этого и не заметила даже. Послушно подставив раненую щеку под тампон с йодом, проговорила, морщась от обжигающей боли:
— Да я и сама ничего не понимаю, если честно… Я пришла домой, а он мне про какие-то деньги…
— Кто — он?
— Ну, этот… Люсин муж…
— Господи, час от часу не легче! Там еще и муж откуда-то взялся! Я ж говорила тебе вчера — не пускай к себе никого!
— Так я и не пускала. Я пришла, он уже там был… Люся сказала — ему ночевать негде.
— Так. Понятно. Значит, ты ушла, потом вернулась… И что?
— А он меня сначала в квартиру затащил, а потом вытолкнул. Сказал, что я деньги у них украла. И чтобы обратно принесла. Я ничего не понимаю, Вера Константиновна! Какие деньги?
— Господи, бред какой… Надо немедленно в полицию звонить! Среди бела дня какие-то жулики выталкивают человека из собственной квартиры… Нет, я немедленно звоню в полицию!
— Ой, наверное, не надо в полицию… — неуверенно подняла на нее глаза Соня. — Ну что мы им скажем, когда они приедут? Я же тут пока незаконно живу, сами знаете… Они и разбираться не станут! А про деньги… Что я им скажу? Что меня оклеветали? Воровкой обозвали? Так они посмеются только…
— Ну да… Это ты верно говоришь… А что же тогда нам делать?
— Ой… У меня же билеты там остались! На поезд! В сумке! У меня же рано утром поезд, Вера Константиновна! В четыре тридцать! А билеты в сумке, в маминой тетрадке лежат… А может, они тетрадку в мою сумку сунули? Он, когда мою сумку потрошил, вроде тетрадку из нее выкинул…